Гвоздь!
Вот кто благодушно расспрашивал до тех пор, пока Данилка, разомлев, не рассказал, что душегрею сшила покойница Устинья! И тогда в покойном Гвозде, которому желать царствия небесного было что-то неохота, проснулось любопытство. И более того, он что-то такое затеял, что, если бы Данилка не приметил на подоконнике знакомую граненую скляницу да не сбежал, добром бы дело не кончилось. Судя по тому, что ночью Гвоздь преспокойно отправился убивать сваху, он и Данилку бы не помиловал…
Данилка стал припоминать беседу.
Гвоздь насторожился, когда было названо имя Устиньи?
Или сказано, что ее удавили?
Или когда Данилка сообщил, что тело подняли возле Крестовоздвиженской обители?
Точно!
Гвоздь что-то знал про бабу, которую кинули возле той церковки, и свел в голове ту покойницу с Устиньей и ее пропавшей душегреей!
Уж не его ли рук дело?
Но коли так, за что бы ему давить бабу, которую он и по имени-то не знал? Да еще раздевать? И вещи ее прятать? Душегрея уж точно была отдана на сохранение дородной бабе, которая ее среди ночи притащила и чуть за нее жизнью не поплатилась. Для того и ждал Гвоздь, для того и не ставил лошадь в стойло, чтобы порешить бабу, душегрею забрать, а тело вывезти куда подальше…
Так что же за душегрея такая страшная? Почему из-за нее людей убивают?
Данилка лежа надел шубу в рукава, чтобы сохранить тепло, потом встал и, взяв с лавки свою добычу, пошел с ней в красный угол, поближе к лампадке.
Он мало дела имел с бабьей тряпичной казной и, распялив перед собой душегрею, мог только разглядеть двухвершковых, вытканных золотом птиц наподобие пав. Покойница красиво расположила их спереди, выстроив, как по ниточке, сверху вниз. И это было все, что ему поведала душегрея.
Снаружи она была примечательна и только, но нет ли чего внутри?
Когда белорусский полон гнали к Москве, многие зашивали в одежду деньги, было кое-что прикоплено и у Данилкиных родителей, да все дорогой ушло. Не может же быть, чтобы в собранную из лоскутьев душегрею тысячи зашиты! И все же парень загрубевшими от работы и холода пальцами стал прощупывать швы.
И обозначилось что-то, не твердое, но вроде бы хрусткое!
Данилка попробовал ногтями разодрать шов. Не получилось. Устинья, видать, швейное дело знала и гнилых ниток в хозяйстве не держала.
Данилка вздумал было разбудить Авдотьицу, но в горнице, которая хоть и плохо, но освещалась лампадой, девки не было. Очевидно, ему все же удалось ненадолго заснуть, а она и ушла на цыпочках. Девки были соседками, все жили тут же, на Неглинке, и бежать ей недалеко…
