— Ты когда говорила с Андреем? — сменил он тему, отпуская девушку и возвращаясь к своей одежде.
— С Пятым флотом нет связи, Магриб[3] ставит помехи на межсистемных линиях…
— Вот же уроды!
Однако ругай или нет, враг империи достался зачетный: Фатимидский халифат[4] в союзе с эмиратом Магриб. С халифами Эрик дважды сходился в бою, и они, по идее, должны были считать его «порождением шайтана», столько он им набил кораблей. А вот с магрибами пока не пришлось, и похоже на то, что уже не придется. С профилем Бета-7 пилотировать ракетоносцы ему не разрешит никто, даже благосклонный к Эрику государь император. Еще повезет, если адмирал Моргенштерн выполнит свое обещание и возьмет к себе на «Финист»[5] пилотом-стажёром. Однако, если не пройдут приступы, о которых он благоразумно никому пока не рассказывал, он и сам не сядет за штурвал. Совесть не позволит. Тогда или спишут вчистую, — в восемнадцать лет! — или устроят на тихое, непыльное место в одном из центральных штабов, и будет он, как говорили в древности на рузе, «свадебным генералом» — знаменитым героем, образцом для подражания, и еще тридцать три определения и все суперлативом[6].
Мысли эти Эрику не нравились, но он ничего не мог с этим поделать. Так или иначе, но он все время сворачивал в один и тот же тупик. Ему было до слез обидно, что все так быстро закончилось. Ведь у него был такой мощный старт, такое великолепное начало, аж дух захватывало. Такая невероятная пруха во всем — в бою, в признании, в любви, — и вдруг ничего не осталось.
«Разве что любовь…»
Возможно, любовь и осталась, но сколько она протянет, если девушка — боевой офицер, а парень — инвалид? Недолго, даже если Вера, из порядочности и из чувства долга, зубами будет держаться за их отношения, все равно, рано или поздно, эта разница в положении даст себя знать.
Эрик оделся, и они молча пошли к дому. Впрочем, домом этот дворец могли называть только те, для кого «Омут Планка» действительно всего лишь их дом. Эрику это слово казалось никак не подходящим. Но не он здесь хозяин, не ему и решать.
— Ну, хоть от кого-нибудь есть вести? — спросил, чтобы не молчать.
— Нет, Рик, ни от кого.
— Чувствую себя…
Он хотел сказать «лишним», но вовремя прикусил язык. Впрочем, никакого другого подходящего слова на ум не пришло. Бессильным? Слабым? Брошенным?
Ни одно из этих слов он не мог произнести вслух. Не имел права. Но правда заключалась в том, что ему было стыдно. Стыдно и мерзко. Другие воюют, а он болтается на тверди, как говно в проруби. И еще он ревновал. Пока еще не Веру к другим мужчинам. Он ревновал других пилотов к их праву летать. Но и этого он сказать вслух не мог тоже.
