Теория литературы. Проблемы и результаты | страница 32
Так постоянно происходит в поэзии: она оперирует различными повторами – звуковыми, синтаксическими, смысловыми (синонимы, парафразы). В информационном отношении это парадокс: повторы повышают избыточность сообщения, получается, что речь становится менее информативной; и именно так мы переживаем это в обычной, нехудожественной речи. Мы смущаемся, случайно сказав что-то «в рифму» в разговоре, – но воспринимаем это как норму в стихах. Мы прерываем повторяющегося оратора, но легко миримся со смысловыми повторами у поэта. Зачем же нужны такие повторы? Юрий Лотман, заново обдумывая якобсоновскую схему шести функций, видел в этом ритмизацию речи, переводящую ее из внешнего регистра во внутренний – в режим автокоммуникации, когда субъект адресует сообщение самому себе и, разумеется, заранее знает его внешнее референциальное содержание. Такой обращенный к себе текст (художественный, а также дневниковый и т. д.) «функционально используется не как сообщение, а как код, когда он не прибавляет каких-либо новых сведений к уже имеющимся, а трансформирует самоосмысление порождающей тексты личности и переводит уже имеющиеся сообщения в новую систему значений»[50]. Лотман-структуралист видит здесь метаязыковой процесс обогащения кода, перевода сообщений «в новую систему значений», тогда как Якобсон следовал чисто формалистическому воззрению на самоценное сообщение как уникальную форму, чьи смысловые функции стремятся к нулю: суть литературного творчества в том, чтобы сделать эту форму заметной, ощутимой.