Мужчина развернулся. На лице его шевельнулись брови.
— Что вы хотели бы узнать?
— Чья это идея?
— Прежнего владельца. Оставили, потому что дорого.
— И что вы о них думаете?
Официант бросил взгляд на планшет.
— Ерунда. Наподобие дверного звонка. Вы звоните, у нас загорается лампочка под блюдом.
— А виссер?
— Домашний телефон обходится мне дешевле.
— Спасибо, — сказал Искин, отпуская официанта.
Тот коротко кивнул и удалился, пропустив под тент семью — упитанного мужчину, его высокую жену и двух детей лет шести-восьми, мальчика и девочку.
Искин склонился над бифштексом. Мясо пахло замечательно. Мелкий свежий картофель дышал жаром.
Несколько минут Искин с аппетитом ел, изгнав из головы все посторонние мысли. Кинбауэр говорил, что за едой надо думать исключительно о еде, только так формируется залог здорового пищеварения, которое есть путь к долгой и не изнурённой болезнями жизни. Для разговоров, говорил он, для размышлений и прочего существует уйма другого времени. Вы можете заниматься своими делами даже во сне. Так извольте хотя бы полчаса поработать на собственный организм, не принуждая его к несварению и прочим проявлениям вашей несдержанности.
Кинбауэру, впрочем, это не помогло.
Искин мотнул головой, запрещая себе переключаться с бифштекса на мертвеца. Прекрасное, хорошо прожаренное мясо. Волоконца — одно к одному. Режется, как масло. Он кивнул появившимся на столе чашечке кофе и куску штруделя на блюдце. Очень кстати.
Как-то само собой пришло воспоминание-картинка с утренней бумажной тарелкой от Франца Бюхеля с рисовой кашей от господина Пфальца, которую Стеф сложила пополам, и Искина передернуло. Так и аппетит испортить недолго. Ощущая мясо, картофель, горошек, масло, образовавшие во рту изысканный вкусовой букет, он даже зажмурился, а когда снова открыл глаза, обнаружил севшего напротив мужчину лет сорока пяти в светло-коричневом пиджаке и светлой шляпе.
Лицо у мужчины было обычное, челюсть тяжеловата, глаза расположены близко к переносице, над верхней губой пробивались короткие светлые усы. Особой приметой, наверное, можно было считать родинку, приклеившуюся в уголке глаза. Бутафорская слеза и только, обозначающая амплуа.
Плаща при мужчине не было.
— Здравствуйте, — сказал незнакомец, слегка приподняв шляпу.
— Здравствуйте, — сказал Искин.
— Я смотрю, вы пообедали, — мужчина показал глазами на опустевшую тарелку. — Не против поговорить?
— О чем? — спросил Искин.
Холодок прополз ему за шиворот, юниты под кожей зашевелились, воспринимая неосознанную тревогу.
