2.
И думать не думал Иоанн, что он так устанет в этот день открытия Макарьевской.
Торжественный, многолюдный молебен, крестный ход вокруг ярмоночного городка, подъём флагов — и всё это в присутствии высоких особ, именитого купечества.
Впервые Иоанн увидел и подивился великому множеству разноплеменных людей на торжище, бесчисленному богатству, сработанному человеческими руками. И второй раз, после Москвы, ощутил в себе гордость за принадлежность к православному миру.
… Более тысячи лавок распахнули свои створы, Иоанн всё-то обойти не посмел даже, приглядки близкой к товарам не вышло, поздно вечером еле нёс себя на постоялый. Ещё позже заявился Иван Васильевич — бодрый, даже весёлый.
Вслед за хозяином кучер принёс и поставил на лавку в светёлке корзину всякой снеди.
— Хозяюшка, посудочки! — засуетился Масленков, глядя на безучастного от устали монаха. — Вот из ренскова погреба! — шумел купчина. — Давай, отче, садись и пригуби хоть малость. Я ведь, считай, из застолья купецкого сбежал — собрались арзамасцы кутком…
— С кожей-то как? — вяло спросил Иоанн и нехотя принял оловянный стакан.
Иван Васильевич махнул рукой.
— У меня ж не мелочёвка… Посидели, как водится между купечеством, в харчевне я вятичу — знакомцу старому, половину кож и уступил. Цена сходная, не в убытке, это нет. А тут, уж в конце дня, сибиряк меня перехватил — завтра обещал остатнее взять. Сбуду товар!
Едва прилёг Иоанн и тотчас упал в сон, как в провалище. Рано утром пошли с Масленковым в кожевенный ряд арзамасцев. В начале ряда висела икона, и кожевники со смиренными лицами принялись молиться, потом тихо разошлись по своим растворам.
Иоанн попрощался с Иваном Васильевичем.
— Мне надобно в книжный ряд. До вечера. Будь благословен!
— И тебе Господь встречу!
Опять оглушённый человеческим говором, криками, ослеплённый множеством товаров, а подчас разными диковинами Востока, наконец-то разыскал нужную ему книжную лавку.
Купил два новых «Служебника» и, пока укладывал их в заплечную суму, опять вспомнил, что ждёт он Меланию. Сговорились же прошлой зимой в Балыковой. В книжном ряду, наказывала монахиня, спросить унженских лавошных.
Он встретил черниц у порога лавки — попятился, поднял голову, и в его глаза ударил блеск Меланьиных глаз. Чёрные, бездонные, с поволокой… Иоанн смешался, очи взем опустил, не знал что и сказать. Чёрные брови вразлёт, яркие губы, а вот прежний румянец опал, лицо у монахини похудело, и резче означились плавного овала скулы.
