Пожалел незнакомца: легонько одет, а ветерок подувает холодный.
— Онисим дома? Здоров ли?
— В Кремёнках. Трудником я у нево.
— А ты вроде не здешний.
— Дальний, из Заволжья, а кличут Ивашкой Корелиным.
Присели в затишке за амбаром, пригляделись друг к другу.
— А мне хозяин сказывал, что тут отшельник спасается — это ты? Я думал — старец, а ты меня молодше.
— С какой нуждой в наши места из такова далека?
— Голод не тётка… С голоду новый век начинаем — худо!
— С чево бы это, голод?
— Сказывали наши, что с казней стрельцов. С охулки старой истинной веры — так царь-от начал, распочал своё царствование единоправное, без патриарха. Старые устои ломает — откуда в миру добру быть! В верхних городах — повальный мор от голоду, народишко в низовые места кинулся, вот и я, грешный, не отстал. Да, за грехи царские наказуемся гладом и мором…
Сидели на широком прикладе брёвен у старого почерневшего на солнце амбара. Рядом плотной стеной стоял молчаливый сосняк. Тихо поплёскивали плицы колеса мельницы. Проглянуло солнце, ярче затеплились стволы дерев, малость пригрело лица, напомнило светило о прошедшем лете.
Видно, расслабленный этим неожиданным теплом, Корелин разговорился:
— Аще Бог благословит, да минет глад в местах наших, и буду жив — уйду опять за Волгу, в леса, к отцам и дедам.
— Так ты из патриарших ослушников, из скитников старого обряда? Конешно, лучше к своим!
Корелина ободрили слова монаха, и он уже не таился:
— Живут у нас в Заволжье люди зело добры, из разных мест пришлые ради спасения душ, от мира, от страха антихристова спасаются…
— Как же они спасаются? Я вот тоже давно тут обретаюсь.
— Не ведаю как ты… Но ежели с усердием хочеши искать спасения и добродетель наших скитников уведать, то повем тебе истину: несть во всем царстве такой веры лучше яко у нас, и несть людей добродетельней яко за Волгой. Пустыня у нас пространная, давняя, а старцы зело мудры!
Иоанн опять с вопросом. Хвальба старообрядца заинтересовала его.
— Аще ты глаголеши, яко нет добрей веры как за Волгою, в лесу… Поведай, что же это за вера такая?
Корелин говорил сладкоголосо, жмурил свои рыжеватые глаза:
— У нас двуперстное древнее слагание. По старым книгам говорят, читают и поют. По старой вере и добрые дела делают: постятся, в безмолвии пребывают, удаляются от веры антихриста, от никониан, ибо в церквях теперь благодати Святова Духа нет.
Иоанна сердила открытая похвальба Ивана «своей верой», саровец, выставляя себя незнаем, спросил:
