Сведение правил, предусматривающих и определяющих законодательные и судебные полномочия, к формулировке условий, при которых возникают обязанности, приводит к подобному же пороку в сфере публичного права. Те, кто использует данные полномочия для создания действительных постановлений и приказов, используют эти правила в ходе сознательной деятельности, природа которой кардинально отличается от исполнения долга или подчинения принудительного контроля. Представлять такие правила в качестве аспектов либо фрагментов обязывающих правил — значит затемнять, причем более, чем в частноправовой сфере, отличительные особенности права и формы деятельности, возможные в его рамках. Ведь появление в обществе дополнительных правил, позволяющих законодателям изменять старые и создавать новые правила, налагающие обязанности, а судьям решать, при каких конкретно обстоятельствах правила могут считаться нарушенными, — это нововведение столь же важное с точки зрения прогресса общественных отношений, как изобретение колеса. Это нововведение было не просто важным шагом, но кардинальным изменением, которое, как мы покажем в четвертой главе, обусловило переход общества из доправового состояния к правовому [23].
Очевидно, что из всех разновидностей закона в простой модели принудительных приказов ближе всего подходит уголовный кодекс. Однако, даже эти законы имеют определенные свойства, рассматриваемые в этом разделе, которые затемняются данной моделью, и мы не сможем их адекватно понять до тех пор, пока не избавимся от ее влияния. Приказ, подкрепленный угрозами, — это, в сущности, выражение желания, чтобы другие исполнили нечто либо воздержались от совершения определенных действий. Конечно, законодательство может принять такую форму, когда приказы обращены исключительно вовне (other-regarding form). Абсолютный монарх, обладающий законодательными полномочиями, может в определенных системах рассматриваться свободным от власти им же созданных законов; и даже в демократической системе могут устанавливаться такие законы, которые не применяются в отношении законодателей, но касаются лишь особых групп, прямо указанных в законе. Однако сфера применения права всегда есть вопрос его истолкования. В результате истолкования может оказаться, что право применимо или не применимо к тем, кто его создает, и в настоящее время создается множество законов, налагающих правовые обязательства на тех, кто их принимает. Законодательство, в отличие от приказов другим лицам совершать определенные действия под страхом наказания, вполне может обладать такой связывающей законодателя силой (self-binding force). В нем нет ничего такого, что было бы по своей сущности обращенным только на других. Этот правовой феномен выглядит загадочным лишь до тех пор, пока мы думаем, под влиянием нашей модели, что законы всегда должны устанавливаться одним человеком или группой людей, стоящими выше их, для других, которые обязаны им подчиняться.
