Теперь займёмся братом. Кем может он быть? Лиза привыкла в Нижнем видеть купцов и промышленников, составлявших, по её наблюдениям, самую могущественную часть рода людского, но человек этот, немного скуластый, с высоким лбом и удивительно изменчивым взглядом, то прищуренным, то открытым, то смеющимся, то вдруг страшно серьёзным, человек этот, которого на пристани называли Владимиром Ильичем, был совсем в другом духе. Не промышленник. Совсем не промышленник. Те тяжёлые, важные. Барин? Тоже нет. Слишком просто одет, ничего барского. Кто же? Учитель? Может быть. Да, скорее всего. Итак, определено: учитель. Преподаёт литературу в нашей Нижегородской мужской гимназии, рассказывает о Карамзине и Державине.
Тут Лиза увидела, к ним подошла мать. Маленькая женщина с чёрным кружевом на белых волосах, и у обоих, особенно у Владимира Ильича, улыбкой осветилось лицо. Он любит мать. Взрослый мужчина и так трогательно любит мать, как хорошо!
Куда они едут? В Казань? Почему они едут в Казань на этом пароходишке, где такие плохонькие каюты даже первого класса, на таком простеньком, почти убогом судёнышке? Пётр Афанасьевич едет на нём, потому что хозяин — член акционерного общества, хочет удостовериться, как на их пароходике, что. Ведь ежедневно из Нижнего в Казань отплывают роскошные трёхпалубные, с салонами, музыкой и даже электричеством пароходы общества «Кавказ и Меркурий» или судовладельца Зевеке. Нет, наверное, они едут не в Казань. Куда же?
Вот какое следствие вела молодая особа в сиреневом платье, пока позади неё не раздался внушительный голос:
— Природой любуетесь, Елизавета Юрьевна?
Мужчина лет сорока, полный, розовый, с толстым носом, русой бородой, разделённой на два острых клина, и щегольски подстриженными усиками, подходил к ней, одетый пёстро и заметно — в клетчатые брюки желтоватого тона, светлый жилет, пиджак цвета горчицы; бриллиантовая булавка держала белый шёлковый галстук, два перстня с бриллиантами красовались на волосатых пальцах.
— Природой любуетесь?
Да. Такие прекрасные виды.
— Виды прекрасные. А я, признаться, вздремнул. Дела собралось перед дорогой. Ночью почти что не спал.
— У вас всегда много дела.
Такое моё назначение. У каждого своё назначение. Ваше — украшать жизнь.
— Комплименты говорите, Пётр Афанасьевич, — не потупляя глаз, видно привыкшая к его комплиментам, ответила она.
— Не комплименты, а сущая правда. Сущая правда, и доказывать нечего. А здесь побогаче бы надо, жемчуга сюда просятся.
