Смущенный люд играл чужие роли
в постылой пьесе потных мудрецов.
Суфлеры мямлили привычные пароли,
в кулисы пряча тело и лицо.
Пил режиссер денатурат в партере,
угодливо смакуя взоры лож.
Зал замирал, хоть был давно потерян
смысл действия, в котором правит ложь.
Но верх изыска — вот павлиний пафос! —
актерам было странно изрыгать
в рекламных целях… Старая забава:
жить, не играя — нехотя, играть.
Лишь после, после, сбросив грим надежды
в уютном доме из шести досок,
актеры утомленно прикрывали вежды,
припоминая роль еще разок.
Сколько страшных докучливых зим
предстояло прожить нищим принцам.
Скачут цены на хлеб и бензин.
Злоба людям уродует лица.
Рай в утробе — привычный сюжет.
Но фантастика мозг соскребает
с полушарий в пустой госбюджет,
отсылая народ за грибами.
И в лесах ты один на один
не останешься с елкой и с грибом.
Друг от друга мы скрыться хотим
в чаще леса, где сосны со скрипом
просят их не тревожить покой
рок-н-роллом, «вентурой» и СПИДом.
Нищим принцам случайной строкой
не поставить весь мир этот дыбом.
Только там, у себя в закромах,
среди книжных доступных красавиц,
их безумно пьянит аромат
эликсира с названием «Зависть».
Пусть забудутся бренные дни.
У ограды кладбищенской тихо…
Принцы жалки… Противны они
тем, кто сам шит для жизни не лыком.
ЭТЮД ПРО КВ. №44 В ДОМЕ №5
Я выпил здесь не худших дней нектар.
Здесь пыльный воздух весь заполнен мною.
Наверное, отец так иногда
грустил на лавке, прислонясь спиною
к родному дому… Там теперь пустырь.
Активный стронций там теперь хозяин.
А здесь — крупнопанельный монастырь
цивилизации с окошками-глазами…
Окно снаружи — глаз, но изнутри — экран.
И книги — цитаделью вдоль дивана,
хранители имен, событий, стран,
как атрибут земли обетованной,
где яд не худших дней я пил светло и долго.
Но оседает пыль на нежилую твердь…
Мне грустно здесь бывать — как будто в странном морге,
где время в протокол свою заносит смерть.
Малыш, не бойся! Я ж почти слепой.
Тяжелых век мне ноша не под силу.
Конечно, я бы мог тебя с собой
стащить в пустую мрачную могилу.
Но вурдалачья служба надоела.
Hасильно вербовать мне не с руки.
Хоть соблазнительно тебе на теле белом
оставить от зубов полукруги.
Тогда мы станем братьями по вере…
Но я сомненьями изъеден изнутри:
ведь мы живем в единой ноосфере.
По-моему, тут нечего мудрить.
Захочешь, объясню прерогативы наши.
Ты — человек. Ты волен выбирать.
Я ж — мистик для своих, хоть страшен
на вид для вас, не склонных умирать.
