Проехав так милю-другую, он заметил вдали маленькую церковь, ту самую, чьим скромным служителем он был еще так недавно. Почувствовав неодолимое желание наведаться в эту церковь, он решил, сделав маленький крюк, завернуть туда. Ведь было еще рано, и времени ему на это хватало. Он подъехал к церкви и привязал жеребца. И вдруг странная фантазия обуяла его — надеть лиловые ризы священника и сесть так за решеткой исповедальни. Сокрывшись внутри исповедальни, он принялся размышлять над неисповедимыми путями судьбы человеческой, над удивительным возведением его в папское достоинство и радостями, что ожидали его позднее в тот же день.
И пока он предавался этим размышлениям, двери церкви внезапно распахнулись, впустив мужчину в полумаске, находившегося в большом волнении. Судя по платью мужчины, было ясно, что он немолод и принадлежит к влиятельной римской знати. Быстрыми шагами мужчина направился к исповедальне и ухватился за поручень жестом, изобличавшим мучительное нетерпение.
С превеликим облегчением мужчина поднялся с колен и поспешил вон из церкви. После чего папа Иоанн, не сразу придя в себя от ужаса, в который повергло его услышанное, снял с себя лиловые ризы, сел в седло и поскакал туда, где в саду ждала его возлюбленная. Наконец подъехал он к калитке и, открыв ее ключом, который она вручила ему, очутился в саду.
И там, на залитой солнцем мшистой прогалине между деревьев сплошь усеянных белыми цветами, его встретила возлюбленная, чьи глаза сияли любовью. С легким вскриком кинулась она к нему и упала в руки, распростертые для объятий. Но когда они стояли так, прижавшись друг к другу в первом порыве страсти, из древесной сени внезапно выпрыгнула фигура, и в спину папы вонзился кинжал. Громкий стон вырвался из уст его, и он рухнул на землю.
Подняв глаза, папа признал в напавшем на него мужчину, с которым беседовал в церкви, и он благословил его поднятием руки и произнес последние слова Отпущения: Quoad ego possum et tu eges absolvo te[1]. Такова была постыдная смерть папы Иоанна XXII.
