– Да ладно тебе, – подавил я в себе жажду активного спора. – Всегда есть куда дальше. Так что не ври.
– Да, я лжив, – легко согласился мир, принимая неразборчивую позу. – Тебе от этого легче?
– Да, – соврал я, понимая, что кто-то из двоих должен соврать. Иначе что это за диалог такой?
На этой интонации – я тоже способен вести игру! – сон оставил меня. Возможно решил, что способен-то я способен, да вот игра уже сыграна. Сука сон. И спасибо ему за то, что все вспомнил, и за слово «машинка». Еще не спугнув окончательно наваждение распахнутыми газами, я улыбнулся:
– Машинка?
Теперь жалеть себя будет проще. Ведь так долго у меня не выходило определить – что же именно сперва исполняло этюд обезьяны, беснующейся на клавишах моей жизни, а потом вдруг умолкло. Правильное слово всегда крайне важно.
Вот что действительно было странным во сне, так это совершенно невероятный способ, каким миру удавалось со мной говорить. Ведь у него не было головы. Я плотно закрыл глаза и постарался вернуться туда, где, как верилось, меня ждали ответы. Для пущего эффекта я принялся считать баранов. На девяносто седьмом я понял, что продолжать смысла нет. Девяносто седьмой был с головой, и голова было в точности как моя. Если в результате тупого пересчёта баранов вас не ждёт ничего иного, кроме как встреча с зеркалом, то практику эту выдумала редкостная свинья. Возможно, поэтому и считаем баранов. Межвидовые разборки, а мы, как всегда, при деле и в дураках.
Таков мой мир. Это он меня сдал. То есть таков был мой мир. Но перед тем как свершить подлый акт, он всерьёз озадачил словом.
«Машинка».
Намекая тем самым на «сдачу».
1
«Машинка?»
«Ну да, она и есть».
«Смешно».
«Тогда что это? Пусть уж лучше будет «машинка», чем… Чем ничего или что-то там, что никому не дано понять, но творит, собака, что только ей заблагорассудится».
«Доступное объяснение, нечего добавить. Вообще ничего не скажешь».
«А никто и не ждёт».
«Обиделся».
«Я на себя? Не сходи с ума, шизик».
«Это внутренний диалог. Внутри одной и той же душевно здоровой личности».
«Согласились. «Шизик» отозван до лучших времён».
«Для кого лучших…»
«Слушай, не отвлекайся уже, а?! Ма-шин-ка».
«Ах, да, машинка. И в нее… В нее по известно чьему чаянию-повелению-прихоти поместили карту моего пути. Сплошь непутёвую – вот же парадокс! – карту».
«Сразил наповал. Подписываюсь».
«А до этого…»
До этого машинка бойко строчила-строчила свои нервно-рваные пассажи. А потом взяла да и вдруг осеклась. Не случайно ведь поломалась. Кто бы сомневался. К бабке не ходи, так и было задумано. Отчего-то на фольклорной глубине жизни принято считать, что без задумки, сами собой, только кошки родятся. Мне, что и говорить, обидно за униженных уличением в бестолковости популярных животных, чьим почитателем я не являюсь. И любителем, кстати, тоже. Это, во-первых. Во-вторых, между задумкой и ее воплощением слишком часто пролегает дикая пустыня с ее иссушающими ветрами и песчаными бурями, способными до неузнаваемости обтесать любую идею. Итак, фантазия и свершение. Чаще частого непохожие, порой две крайности, что не мешает им родниться чудовищностью.
