Войдя в палату, я спросил Валеру:
— Вы, случаем, не знаете, что там за дверь в темном коридоре? Куда она ведет?
— Дверь? А… Это вход в реанимацию. Тебя оттуда перевезли сюда.
— А там есть дежурный врач?
— Зачем он тебе сейчас? Завтра будет врач.
— А как же? Вдруг плохо станет.
— Кому? Тебе, что ли?
— Да хотя бы тому, кто в реанимации.
— Тому, кто в реанимации, уже никакой врач не поможет. У нас в стране в реанимации кладут не лечить обычно, а доживать. Скажи спасибо, что ты сейчас тут, на этой скрипучей койке, а не там.
Я вздохнул. От мысли, что придется спать в таком мрачном и жутковатом месте, да еще с этим странным типом, становилось не по себе. Вообще, откуда у его дочери и любовницы ключ от лифта? Пускай и мне ключ дают. Нужно отсюда выбираться.
Я отвернулся спиной к соседу, поджал под себя ноги и попытался уснуть, не зная даже, день сейчас или ночь. Свет сюда не проникал. Часов не было. Надежды на свои давно сбившиеся биологические часы было мало. Катя…. Где ты сейчас? Почему тебя нет рядом? Сейчас ты нужна мне, как никогда.
Я проснулся от страшных криков. Валера стоял босиком в проходе и пристально всматривался в темноту.
— Что там происходит? — спросил я осторожно.
— Кого-то новенького привезли в реанимацию. Вроде женщина. Пожилая.
Я встал с койки и подошел к нему, но ничего не увидел. Сам Валера был какой-то осунувшийся, с мелкой порослью на ввалившихся щеках и подбородке, с припухшими глазами, а халат будто надели на кости. Волосы на голове были растрепаны и, видимо, давно не мыты.
— Уже завезли каталку, — пояснил шепотом Валера.
Из темноты вышла женщина в белом халате и прошла к будке поста.
— Это ваша мать там?
— Да. Она самая. Скоро будет разносить лекарства, далее завтрак, опосля мытье полов. Все как всегда. Как я заболел сильно, она попросилась сюда на работу. Сначала просто работала уборщицей, потом ввиду ее медицинского образования взяли на половину ставки медсестрой. В этот подвал с плесенью на стенах и мышами никто не шел работать, а она согласилась, лишь бы быть со мной рядом. Один я у нее, и за это всю жизнь страдаю. Пытается на мне грехи замолить. Тошно.
— Матерей не выбирают, — сказал я, возвращаясь в кровать.
— Поздно из себя мать строить, — сказал Валера и вернулся на свое место. — Раньше нужно было думать, а не по мужикам бегать.
Я умылся, почистил зубы, вытер полотенцем подмышки и шею. Потом заправил койку.
— А душа тут нигде нет?
— Только салфетки влажные.
