Вот тут ее гордость не выдержала, и она заявила, что пошла на свидание с тридцатилетним мужиком: «Чао, Максим».
Прочитав сообщение в десятый раз, я выбросил купленный в Крыму на последние сбережения браслет, и решил закончить эти отношения навсегда. Сказать, что я не ревновал, значит, ничего не сказать.
Но было поздно. Болезнь прогрессировала. Я больше не мог жить без ее голоса, запаха шампуня и духов на волосах, улыбки и кокетливых жестов. Я не спал, у меня пропал аппетит и, в конце концов я, не выдержав, решил написать ей:
«Катя, можешь не отвечать, можешь меня не прощать, но только прочитай внимательно сообщение и не делай поспешных выводов.
С тех самых пор, как мы познакомились, моя жизнь обрела новый смысл. У меня появилась, наконец, цель. Появилось желание развивать себя и становиться лучше. Бороться со словами-паразитами, с умом покупать одежду, научиться хорошим манерам, стать решительным, целеустремленным, принимать людей такими, какие они есть.
И все это ради тебя одной. Я смотрю на девушек и вижу только твое лицо. Нюхаю цветы и слышу только запах твоих духов. Стук капель о подоконник для меня, как стук твоих туфель о мостовую. Порыв ветра, и я купаюсь в запахе твоих волос. Пожалуйста, прости меня и будь со мною. Твой Максим».
Чуть с ума не сошел, пока ждал ответ. Прошло не менее получаса, пока короткий сигнал о новом сообщении не донесся до моего уха.
Перед ней стоял выбор. Неизвестность с машиной, квартирой и дорогими подарками и нищее занудство, из которого можно было бы попробовать что-нибудь дельное вылепить.
Позже узнал, почему она все-таки выбрала второй вариант. Страх повторения судьбы матери — быть брошенной с ребенком — пересилил временное материальное неблагополучие.
— Максик, хороший пластилин, доченька. Из него ты вылепишь кого угодно, — сказала тогда ее мама с Катиных слов.
Как сейчас помню. Поднимается по лестнице из метро, разговаривая с кем-то по телефону. Волосы рассыпаны по плечам, колышутся, словно ветви ивы. Какой-то мальчуган на бегу случайно задевает ее плечом и ей приходится поправлять свое обтягивающее зеленое платье, чтобы скрыть выглянувшую бретельку бюстгальтера.
Потом находит меня глазами, говорит кому-то в трубке: «Минутку», — и целует меня в губы. Я помню, как почувствовал в ее дыхании виноградный аромат. Видимо до встречи со мной она выпила бокал или два вина. А потом, улыбаясь, делает мне жест, мол, пошли, и я поплелся, семеня рядом, как верный пес. Она любила такие показные выходки на людях. С того самого поцелуя я потерял волю и контроль над собой.
