Голова раскалывалась от зудящей боли, было тяжело дышать. Каждый вздох отзывался бульканьем и хрипом в легких.
— Сколько времени? — вытирая ладонью, пот со лба, спросил я.
— Почти десять.
Было заметно, что Степан уже немного принял на грудь.
— Чего десять?
— Вечера, конечно. Чего же еще.
— Ну и ну, — сказал я. — Мне можно остаться?
— Оставайся, я же уже говорил.
— Слушай, я душ приму?
— Да, без проблем. По коридору и налево, щеколды нет. Смой там только, а то гости белье стирали свое.
— У тебя сколько человек квартиру-то снимает? — спросил я, все никак не придя в себя.
— Не знаю точно. Семья из Душанбе.
— Ты бы завязывал пить, да разобрался, что к чему, а то останешься без квартиры когда-нибудь, — проговорил я сквозь кашель.
— Может тебе лучше домой поехать, а? — зевая, спросил Степан. — Раз не нравится у меня. Тебя сюда никто не звал. Сам пришел.
— Да ладно, ладно, не ворчи. Я так…
Ванна была похожа на общественную сушильню. Пришлось попотеть, чтобы освободить место и нормально помыться. Судя по шуму в коридоре, в квартире прибыло.
Выйдя из ванной, на ходу вытирая голову махровым полотенцем, я прошел на кухню и не поверил своим глазам. На шатающейся табуретке сидел розовощекий маленький мальчик, разглядывая банку с говяжьей тушенкой. Его ангельские глаза были полны чего-то невыразимого. Он посмотрел на меня, улыбнулся и поставил банку обратно на стол, где лежал черный хлеб и увесистый пучок свежего зеленого лука.
Безумие этой новой детали делали квартиру Степана совсем немыслимой.
Я убавил огонь на плите, чтобы в чугунной сковородке не подгорела картошка, и рассеянно спросил мальчика:
— Тебя как зовут?
— Паша, — тоненьким голосочком ответил он.
Его внимание привлекла пачка сигарет, лежащая на столе. Я взял ее и положил на холодильник подальше от глаз.
— Ты чей вообще? Как сюда попал?
Было слышно, как Степан где-то в закоулках квартиры с кем-то ругается. Причем отвечали ему на смеси русского и какого-то восточного языка. Был слышен детский плач.
— Я мамин и папин, — спокойно ответил Паша, совершенно не реагируя на шум и крики.
— Так… А где твои родители?
— Мама в больнице, а папа тут.
Ссора накалялась, я услышал, как Степан начал угрожать выселить всех. Что-то упало на пол и с дребезгом разбилось.
— Ты тут посиди, дружок, а я пойду, посмотрю, что там случилось. Хорошо?
— Хорошо, — ответил он.
«Ну просто ангел во плоти», — подумал я и пошел по коридору на шум.
От увиденного я обомлел. Степан ползал на корточках и собирал стекла от разбившейся рамки с фотографией. Не чувствуя боли, он хватался за острые стекла, размазывая кровь по грязному полу.
