Комбриг остановил свой бронетранспортер вблизи разнесенного в прах блиндажа и стал всматриваться в поле боя. Не отрываясь от наблюдения, он бросил адъютанту:
— Пятому перенести огонь PC в квадрат десять, отметка сто пять. Там концентрируются гитлеровцы.
— Слушаюсь!
— Уточни координаты Филатова. Почему он задерживается с выходом в указанное место. Ах, черт подери, как он сейчас нужен!
Тревога за Филатова передалась и мне. Что же с Виктором? Такой не мог опаздывать. Неужели какое несчастье?
Вблизи разорвался снаряд, затем ближе — второй. Машину Аксенчикова обдало землей и снегом. Было ясно, нас засекли пеленгаторы. Быстро спустились в укрытие.
— Девятый молчит… — доложил тревожно радист.
У Аксенчикова, словно от боли, скривилось лицо. Он посмотрел на меня, и в его суровых глазах я прочитал приказ действовать.
— Лети к Филатову. Он уже должен быть где-то здесь, — ткнул он пальцем в карту. — Как он подвел нас, мерзавец! Чего ждешь? Марш! «Олень» должен действовать! — притопнул он ногой.
Через четверть часа я уже стал свидетелем непоправимого несчастья с Филатовым. Его танк стоял на пригорке без башни, которая валялась перевернутой метрах в пяти. Угольно-черные трупы танкистов уже перенесли в распадок овражка. Здесь же с закрытыми глазами, завернутый в плащ-палатку, лежал и сам Филатов. Я подошел к нему.
Филатов с трудом открыл глаза.
— Иван?.. — посмотрел он печально на меня. — Я сам виноват: не сдержался, выскочил вперед. Похорони около Волги…
— Что ты, Виктор! Умереть тебе не дадим, — проговорил я, почувствовав будто кто-то мне сжимает горло.
— После войны зайди ко мне и помяни по-танкистски, — слова его были все тише. — Маме письмо… Анне Федоровне скажи все, как тебе гово… говорил, — стал он заикаться. — Веди рроту! Скооррее веди, Иван!..
Он умирал в полном сознании.
Я занял место в командирском танке, где механиком-водителем был Ломакин, и через некоторое время вывел роту на правый фланг механизированного полка.
Даже сейчас, спустя тридцать с лишним лет, я не могу без волнения вспоминать умирающего Филатова. Самое тяжкое для солдата — потерять друга в бою, именно в бою, когда его теплое слово нужнее всего на свете.
— Девятый! Девятый! — прохрипело в моем шлемофоне.
Я отозвался. Комбриг предупреждал, что в моем направлении выходит вперед «Носорог» (отдельный танковый полк) и что я должен к семнадцати часам с ходу ворваться в село Гавриловну, очистить его от противника и ждать там дальнейших распоряжений.
