о его вражде с Владимиром Мономахом
[17] за любый град Чернигов. Ведь при князе Олеге редко покрикивал в поле оратай, а жизнь даж-божьих внуков
[18] засевалась не житом, а лютыми распрями. Тогда много руського люду пало в междоусобных сечах, а вороньё оживленно толпилось на трупах русичей.
А когда старик запел о князе Владимире Мономахе, голос его вновь окреп и зазвенел звонко. Он пел о справедливом решении Мономаха вернуть Олегу отчий княжеский стол в Чернигове; пел о былинных подвигах славного руського князя, когда в жарких сечах русичи изрубили многих половецких князей, а ещё больше взяли в полон. Тогда половцы боялись одного имени великого киевского князя и пугали им своих детей в колыбелях. А хан Отрок, оставив родные ковыльные степи, в страхе добежал аж до Кавказа.
Старец пел, рокотали победно струны, а когда замерли последние аккорды, князь Всеволод встал, высоко подняв в руке серебряный рог, и обратился к пирующим:
— Братья и дружина, дети боярские! Гудец[19] знатно пропел похвалу нашим могучим предкам! Не посрамили они землю руськую в ратях с недругами и нам завещали беречь красно украшенную отчину нашу. Поднимем чаши сии за славу нашей земли! Да не оставит нас своей милостью Матерь Божья, заступница усердная всех христиан!
Князь придвинул слепому певцу блюдо с лебедем.
— Заслужил, гудец! Песни твои — нашему слуху услада.
Потом обратился к сыну:
— Помни славу нашего древнего рода, а когда вырастешь — не посрами руськую честь! Будь достойным славы своих дедичей![20]
В покоях княжича Михаила
Уже давно село солнце, в гриднице уже давно затеплили свечи, а пир всё продолжал шуметь.
— Княжич, нам пора уходить, — напомнил своему воспитаннику Фёдор. — Наступает пора вечерней молитвы.
По своим юным летам княжич Михаил не бражничал, но ему нравилось слушать разудалые, разгорячённые хмельным мёдом хвастливые речи дружинников и бояр. Однако послушно поднялся из-за пиршественного стола и вместе с наставником поднялся в свои покои. В отгороженной от спальни келье Фёдор затеплил лампадку перед иконой Божьей Матери, и они поочерёдно, при переменчивом свете свечи, стали читать вслух вечернее правило.
Уже были прочитаны вечерние молитвы, княжич лежал в постели, но его думы всё ещё были там, на пиру. Он всё не мог забыть чудно сказанные слепым гусляром былины.
— Дивную быль пропел нам ныне гусляр. Расскажи мне, Фёдор, о князе Мстиславе!
— Стремление твоё, княжич, похвально. Нужно ведать свою родословную, корни славного племени Рюрикова, — начал свой рассказ боярин. — Князь Мстислав был сыном великого киевского князя Владимира.
