– Мне показалось, что в доме жила масса разных людей, – заметила Таппенс.
– Вы правы. В наши дни никто долго не сидит на одном месте, не так ли? В нем жили Катбертсоны, Редленды, а до них – Сеймуры. А после них – Джонсы.
– Нам не совсем понятно, почему дом назвали «Лавры».
– Знаете, в свое время это было довольно популярное название для домов. А если обратиться к совсем давним временам, к временам Паркинсонов, то там действительно были лавры. Наверное, они росли вдоль подъездной аллеи, и среди них водились даже серебристые. Мне самой серебристые лавры никогда не нравились.
– Мне тоже, – согласилась Таппенс. – Здесь я с вами полностью согласна. Создается впечатление, что в этом доме проживало множество Паркинсонов, – добавила она.
– О да. Мне кажется, что они жили в этом доме дольше всех остальных.
– Никто ничего не может мне о них рассказать.
– Понимаете, милочка, все это было очень давно. А после… после, как бы это сказать… после произошедшего у них остался сильный осадок, и неудивительно, что они решили продать дом.
– У него что, плохая репутация? – рискнула Таппенс. – Вы хотите сказать, что дом нечист или как?
– Нет, нет, речь не о доме. Дело, как вы понимаете, в людях. Конечно, в нем произошло нечто… нечто позорное – это случилось во время первой войны[21]. В это тогда никто не мог поверить. Моя бабушка много об этом рассказывала – она говорила, что это было как-то связано с морскими секретами, что-то касающееся новой подводной лодки. У Паркинсонов жила девушка, которая, как говорили, была во всем этом замешана.
– Не Мэри Джордан, случайно? – спросила Таппенс.
– Да. Да, вы абсолютно правы. Потом говорили, что это не было ее настоящее имя. Мне кажется, что ее какое-то время подозревали. Подозревал мальчик – его звали Александр. Очень милый мальчик. И большой умница.
