Мацо молчал в ответ, даже табаку у нотара не спросил. Только девкам сказал, чтоб заварили ему медуницу, мол, какой-то приятель-пастух ему присоветовал, да они его не послушали. Тогда он сам поставил варево к огню, ворча на девок: «У-у, вертихвостки, им только ухажеров подавай…»
Ни медуница, ни капуста не помогали, и тогда он махнул рукой на лечение и все чаще стал просить табаку, да ходил к хозяйке за стопкой водки, настоянной на кореньях. Кто-то сказал ему примешивать в табак сенную труху, и дышать вроде в самом деле полегче стало.
К рождеству ему уже совсем невмоготу стало управляться с коровами. То и дело теснило грудь, он так задыхался, что слезы выступали на глазах, и такая слабость охватывала, что он искал, где привалиться или сесть, и знай курил. Он все чаще обращался к другим батракам за помощью, и те, видя, что Мацо совсем плох, сами подбрасывали коровам сена и ухаживали за ними..
После рождества грянули сильные морозы.
В телятнике Мацо пробирало до костей, как он ни накрывался соломой, мешками и разными тряпками. По утрам его приходилось будить, почти бессильного поднимать и заставлять есть, но он, лишь поковыряв, откладывал ложку…
— Недолго, видно, протяну, — говорил он себе. — Скотине и той отдохнуть пора приходит.
На дворе наступает тишина, все укладываются спать, и только душа Мацо не знает покоя.
— Вот только как же у нас с хозяином? Мне ведь и вправду с ним посчитаться пора, вон и этот говорил, — вспомнил он про меня.
Правда, понимал он это совсем по-другому, не так, как я ему объяснял.
— Хозяин кормит меня, одевает, на всех святых новые башмаки и шапку купил… а от меня пользы никакой. Как же я отслужу ему, коли хвороба не отпустит?.. Лежать да помалкивать? Ну уж нет… Эдак я и умереть-то по-людски не умру, как в землю ложиться? И не сгниешь ведь, пожалуй, — вспомнил он про свою жизненную установку: честно трудиться (на себя или на другого, ему было не важно) и достойно умереть.
Он поднялся с соломы и потащился к дому. Окна в доме светились.
Мацо отворил двери и нерешительно переступил порог.
Хозяин сидел за столом за рюмкой и перелистывал общинные бумаги.
— Хозяин… — Мацо закашлялся с каким-то присвистом, голос его прервался, — я уж недолго протяну… вот, пришел рассчитаться… если я что должен, так сколько мне еще дослуживать? — взволнованно начал он.
— Что с тобой, Мацо, ты что-то сник совсем, согнулся, изменился — не узнать. — Хозяин, не видевший Мацо несколько дней, с удивлением поднялся.
