Старый Млечник нанялся служить конюхом к зажиточному крестьянину восемнадцатилетним парнем.
Отец его был пастухом на летовье, и маленький Мацо до семнадцати лет помогал ему подпаском, а потом перешел на лучшую, более солидную службу: нанялся батраком к молодому хозяину. (Отец нынешнего старосты неожиданно умер, и мать поспешила женить своего единственного девятнадцатилетнего сына, так он начал хозяйничать.)
Молодой Млеч был крепким и работал как лошадь. Люди поговаривали, что, мол, это оттого, что он был от роду подглуповат и тугой на ухо.
Деревенские девки сразу, как он пришел в деревню и вместе с другими парнями начал за ними ухлестывать, прозвали его Млечник[6]; уж не знаю, за то ли, что был он приземист, широк, почти без шеи — будто из пня вырублен.
В услужение его отдала мать, и пока они с отцом были живы, старая хозяйка одевала Мацо и на табак давала, ведь он еще подпаском на летовье, как и все мальчишки, научился курить. Несколько золотых и матери Мацо доставалось, она брала из сыновьего заработка на праздник — по одному-два.
Родители его вскоре, едва ли не в одночасье, умерли, а следом за ними и старая хозяйка, и на пятый год ему уже не заплатили, а на шестой и уговора о службе не было, а Мацо все служил.
Его кормили, покупали сукно на одежу, обувку, подносили каждый день стопку водки, на табак он сам выпрашивал, так оно и шло год за годом.
После смерти родителей Мацо было собрался жениться, только ни одна девка не захотела идти за тугоухого и к тому же безобразного парня.
И в самом деле — лба у Мацо почти не было, глазки мышиные, нос пуговкой, приплюснутый, щеки растянутые на скулах, а верхняя губа вздутая, огромная, в три пальца, и оттопыренная, будто у него все передние зубы разом разболелись. Торчащие рыжие волосы, уши крохотные. И все-таки посватайся он как следует, мог бы жениться. Но Мацо, обидевшись, обругал девок и с тех пор на женщин и не смотрел.
Пока женихался, он еще следил за собой, брился, мазал жиром волосы, причесывал и стриг их. Но после тридцати совсем опустился. Умывался только по воскресеньям или когда хозяйка или служанки его, заросшего, грязного, прогоняли из-за стола. Он перестал причесывать волосы и только, когда они доходили до плеч, брал глубокую сковородку, надевал ее на голову и сам подстригался, чтобы не платить два гроша, или другие батраки стригли его и всегда озорства ради норовили сделать из него еще большего урода, чем он был на самом деле. Руки Мацо вытирал о брюки или шляпу, обувку не снимал, разве что когда ему что-то жало или требовалась починка. В лес и в поле и так сойдет, а когда приходилось в город ездить, он надевал длиннющий тулуп, который все закрывал.
