К вечеру зашли с Гошкой к Тамаре из ЛИТО и говорили почему-то о детстве. У каждого — масса воспоминаний, но оживленный обмен был прерван звонком из Москвы.
Зря грешил я на нашего режиссера. Не дописав портрет музы, он ринулся в столицу для исполнения своего высокого предначертания. Разговор был долгим, с подробным докладом о ходе борьбы и о чувствах, которые воодушевляли его. При этом мы с Гошкой не знали, куда деваться, но ловко делали вид, что заняты своими проблемами.
Затем с удовольствием слушали новые стихи Тамары.
Мороз привычно ткал узоры
На замороженном окне.
Давно утихли разговоры,
Уснули пятна на Луне.
Пустынно тихо в небе темном,
Лишь спутник сквозь двадцатый век
Искусственный, изобретенный
Мерцал и звал… как человек…
…Воскресенье прошло банально просто: читал «О Чехове» и играл блицы с Горисовым. Позорно, но — факт — продул 3:12. Зато как компенсация перед сном — Г. Г. Маркес «Полковнику никто не пишет» в «Новом Мире». Однако «Сто лет…» читалось повеселее.
В 20 часов пришёл мой бывший бригадир и объявил аврал. Разгрузили два «Урала» с прицепами, полные ящиков и тюков с инструментами, спецодеждой, обувью.
…На уроках дочитывал Маркеса. После занятий слушали лекцию хирурга о травматизме. Теперь будем иметь в виду: прежде чем упасть, надо соломки подстелить. Вечером отыгрался в шахматы — 6:3 по 10 минут. Заснул в 23 часа, а встал, как заказал себе, в 3 утра.
Утром закончил фельетон и поэтому прогулял первый урок. В перерыве занес свой ночной труд о бане в редакцию «Рабочего» и выслушал суждение о своем фельетоне от профессионала — Харизматова, бывшего там. Корифей посмеялся и одобрил мою работу с некоторыми поправками. После занятий я сдал рукопись в печать. Кто-то сообщил о приезде Степанова с «передовой».
Вечером за чаем постепенно вытягиваю у Влада, с чем он приехал.
— Всё одно и то же, — говорил он. — Закрывая наряды, надо воевать, доказывать, что за сделанную работу надо платить. Логика Сизова стабильна, как у осла: «Вы же комсомольцы и нечего за деньгами гоняться». Зато, когда дело касается матобеспечения, — «Выкручивайтесь, как хотите, вы ж комсомольцы…».
— Намекает, чтобы вы рубили тайгу, как «Коммунист» — Урбанский… — сказал я.
— Ага. Или пилили двуручными пилами… Нет уж, спасибо. Я решил попробовать «выкрутиться» по-другому, — продолжал Влад, прихлебывая чай из эмалированной кружки. И кружек таких за вечер мы могли выдуть несчетное количество, особенно, если на столе были сухарики или домашнее варенье.
