– Свет! – приказал вождь хрипло. – Погасите свет!
Неслышной рысцой метнулись вдоль стен официанты – и через пару секунд бронзовые колеса люстр под потолком погасли, погрузив огромный, тревожно ахнувший зал в полутьму. Остались гореть только боковые канделябры. На стол будто накинули черное покрывало – отражения исчезли. Легкий перезвон приборов стих, какой-то высокий мужчина в военном кителе, произносивший тост в честь юбиляра, застыл с коньячной рюмкой в напряженно поднятой руке. В молчании вождь поднес фужер с минералкой к губам и с удовольствием осушил.
– Ну что же вы? – спросил он у мужчины в кителе. – Продолжайте, пожалуйста, товарищ. Мы слушаем.
И поднял на тостующего ободряющий отеческий взгляд. У мужчины в кителе было очень знакомое лицо – лицо вождя.
Вождь поставил пустой фужер на стол, громко звякнув хрусталем о вилку. Огляделся. По обе стороны от него уходили вдаль и тонули в темноте ряды лиц – они возвышались над генеральскими погонами, дорогими штатскими костюмами тонкой шерсти, атласными отворотами фраков, обнаженными плечами кремлевских дам с гроздьями бриллиантов вокруг холеных шей. Тела были разными, а лицо одно-единственное: его собственное.
Он резко встал, уронив за собой стул. Пошел вдоль стола, подходя то к одному гостю, то к другому, брал в ладони эти одинаковые лица, вертел под разными углами, подолгу разглядывая в неверном свете канделябров. Гости испуганно вставали при его приближении, покорно подставляли головы. Он чувствовал, как под пальцами потеют и сжимаются чужие щеки, как напрягаются жилы на шеях, как сменяют друг друга ароматы: дорогих духов, хорошего коньяка, водки, лекарства, папирос, нафталина. Скоро стало понятно, что занятие это бесполезное: лица были похожи, как яйца в одной кладке. Вождь сделал рукой успокаивающий жест – продолжайте веселиться, товарищи, – и медленно пошел вон. На бросившуюся к нему свиту соратников рявкнул, не оборачиваясь: «Я же просил – веселиться!»
Шагая по кремлевским залам, почувствовал вокруг себя робкое и беспокойное человеческое облако: адъютанты, секретари, врачи, распорядители… Всех отослал прочь, всех и, мучая крупную неподатливую пуговицу у основания шеи, бросил в образовавшуюся пустоту: «На дачу, на дачу!»
Скоро автомобиль уже мчал его по ночной заснеженной Москве. Вождь смотрел из теплой глубины салона на пустынные улицы, освещенные тусклыми желтыми фонарями. Дома стояли темными глыбами, спали. Зябко трясли ветвями деревья на ветру, изредка мелькали за окном встречные машины. Прохожих не было, это успокаивало. Как вдруг на противоположной стороне проспекта вождь заметил маленькую продрогшую фигурку: кутаясь в ватник и наклонив против ветра голову в нелепой меховой шапчонке, какой-то мужичок упрямо брел через ночь, прижимая к груди небольшой предмет.
