Свирепствовал северный ветер. Вскоре разразилась гроза и хлынул ливень. Вперемежку со снегом — последние потуги зимы, уступающей место юной весне.
Люди молча столпились у двора Сантоса, стараясь, как могли, успокоить жену, которая была вне себя от страха. Ждали наступления рассвета, чтобы всем скопом отправиться на поиски уехавших.
Но еще задолго до рассвета послышался конский топот. На крутой, нависшей над поселком горе показались четверо всадников. Они быстро спускались вниз.
Все обрадовались, облегченно вздохнули, женщины перестали плакать. Сантос осадил коня у калитки своего двора, спешился и прежде всего подошел к заплаканной, измученной страхом и слезами жене, обнял, стал успокаивать.
Все испуганно глядели на виноградаря, ждали, что он им скажет. Односельчане бросились к нему, испуганно и выжидающе глядя на него.
— Ицхак, где ты был?
— А что там полыхает за горами? Смотрите, смотрите: багровым стал небосклон… И дым валит столбом!
Несколько минут он молча ходил по двору как неприкаянный, затем попросил жену, чтобы достала из сундука его солдатский мундир с крестом и медалями. Быстро переодевшись, он простился с женой, детьми, с соседями.
— Куда ты, Ицхак? И почему в солдатском? — недоумевали односельчане. — Что ты задумал?
— Пойду в город и во всем признаюсь, — не сразу ответил он. — Скажу, что покарал негодяя Вальбе за мою дочь. Я этого подлеца повесил на той же веревке, на которой моя Нехамка повесилась… Пусть теперь судят. Я не боюсь суда!
— Боже мой, Ицхак! — подбежала к нему насмерть перепуганная жена. — Что ты натворил!
— Отомстил… Мог ли я жить спокойно, зная, что осквернитель моей дочери, этот убийца ходит по земле? Каким бы отцом был я своим детям, если б не отомстил за них? Как бы я мог жить, зная, что Вальбе живет и наслаждается жизнью? Я рассчитался с этим паразитом.
— Ицхак, о чем ты только говоришь? Разве те, к кому ты пойдешь, лучше, честнее этого Вальбе? Они ведь одного поля ягоды: когда Вальбе издевался над нами, грабил нас, то ему слова не сказали. Куда ты пойдешь?
Шумели, спорили односельчане, доказывали взбудораженному виноградарю, что он не должен идти в город, что там его попросту убьют. Но Ицхак пытался успокоить окружающих:
— Пойду! Никто не должен страдать из-за меня. Пусть судят одного меня. Я отомстил за свою бедную дочь и готов держать ответ, любой приговор выслушаю…
— Послушай, сосед, — обратился к Ицхаку самый старый человек в поселке, белый как лунь и согнутый в три погибели реб Залман, знаменитый на всю округу кузнец, — а может, лучше тебе исчезнуть? Приедут за тобой, а тебя нет. Что ж они сделают? На нет и суда нет!
