Смех и улыбку часто связывают со злодейством. Мы представляем, как гогочет злая ведьма, смеется серийный убийца, ухмыляется дьявол. Хотя это может быть автоматическая реакция лица на стресс и неопределенность, она представляется в этих обстоятельствах выражением садистского удовольствия. И добровольцы хорошо знали об этом: «В интервью после эксперимента участники всячески пытались объяснить, что они не садисты и что смех не означал, будто им нравилось бить жертву током».
Мы уже говорили о противоречивых эмоциях, когда обсуждали милую агрессию, и, скорее всего, они носят защитный характер. Мозг предотвращает своеобразное «короткое замыкание», когда переживает слишком сильные эмоции, и вынуждает нас испытать противоположные чувства. Мы готовы принять, что можем нервно хихикнуть, когда делаем то, что нас пугает, или улыбнуться во время похорон, или почувствовать желание причинить боль любимому домашнему питомцу. Но все же нам неприятно замечать сходство своего (неуместного) выражения лица во время жестоких действий с выражением лица в других ситуациях. Мы считаем, что люди, которые демонстрируют неподходящие эмоции невовремя, странные.
По мнению Роя Баумайстера и Кита Кэмпбелла, смех может быть таким пугающим, потому что жертвы и их мучители различаются в восприятии и переживании вреда[104]. Это связано с тем, что Баумайстер назвал «несовпадение масштабов»[105]. «Суть несовпадения масштабов в том, что жертва теряет больше, чем получает мучитель», — объясняет автор термина.
Например, когда вор крадет что-то, замена украденного обычно обходится жертве дороже суммы, за которую вор может продать эту вещь. Насильник может почувствовать свою власть на короткое время, но жертва страдает потом долгие годы. Убийца забирает жизнь, а семья жертвы испытывает боль и страдание от потери, ни в коей мере не сравнимой с выгодой, которую получает преступник.
Этот дисбаланс крайне важен. Из-за несовпадения масштабов жертвы часто описывают действия мучителей как беспричинные. «Жертва может отмечать, что действия мучителя не имели никакой причины или... что он действовал из чистой злобы». Баумайстер и Кэмпбелл пишут: «Масштаб действия может казаться мучителю гораздо меньшим, чем жертве, и потому, чтобы понять психологию мучителей, нам следует отстраниться от точки зрения жертвы». Когда мы говорим о зле, обычно мы стоим на стороне жертвы и видим вред с ее позиции.
Например, жертвы могут запомнить смех мучителя, а те о нем едва вспомнят. Более того: «Жертвы принимают смех мучителя как убедительный знак, что преступник испытывал наслаждение, то есть как признак злобного, садистского удовольствия». Мы можем простить жертвам насилия неспособность тонко различать и верно интерпретировать смех своих мучителей. Быть жертвой насилия и без того очень тяжело. Если преступник действительно наслаждается происходящим, как представляется жертве, тогда несовпадение масштабов превращается в пропасть, а соотношение потери и прибыли так велико, что их невозможно примирить. Это мы и зовем злодейством. «Злобный смех» — отличительный признак жути, поскольку это крайнее проявление несовпадения масштабов.
