Он чувствовал, как витающая в воздухе надежда на чудо все больше истончается, тает, растворяется в отчаянии и безнадежности.
Чувствовал, как нарастает безумный гнев. Гаральд. Готовый сию секунду сорваться и устроить здесь разгром. Его друг не был эмпатом. Но он тоже чувствовал или, скорее, своим аналитическим умом понимал: здесь все неправильно. Все не так. Он смотрел на судью и сжимал кулаки.
Отвлекшись, Виктор не сразу понял, что судья обратился к нему с вопросом.
— Лорд Коннор, вы меня слышите?
— Да, ваша честь. Повторите вопрос.
— Читали ли вы материалы допроса друида Коди из провинции Ирге по делу о незаконном применении высокотоксичных медицинских препаратов?
— Нет, ваша честь.
Только сейчас, отвечая на бесконечные вопросы, не относящиеся к делу, Виктор начал понимать: судья ведет заседание не по протоколу. Он не спрашивает про наркотики. Не уточняет деталей. Все больше и больше уводит разговор к тому, что Коди был врачом. Что его вина и причастность к произошедшему в порту не была доказана. И что у Виктора Коннора были личные мотивы для умышленного убийства.
Все больше вместо вопросов звучали оценочные утверждения.
И настал момент, когда лорд Коннор всерьез задумался: как проходили другие суды, имевшие такое же значение для империи? Насколько они были беспристрастны? Ведь вся судебная система держится на том, что судьи перед заседанием проходят ментальную проверку. Они должны быть полностью чисты от мыслей и эмоций, способных повлиять на решение по делу.
Просто раньше его это не касалось. И за свою недолгую карьеру он не успел дойти до судов такого масштаба.
— Вы потребовали от инспектора Тристана Ре снять с вас ограничители.
— Да, ваша честь, — кивнул Виктор. Снова утверждение, а не вопрос.
— Это было сделано вами с целью ухода от ответственности за последующее убийства доктора Коди.
— Нет, ваша честь.
— Вы признали свою вину, лорд Коннор. Или сейчас вы отказываетесь от собственных показаний?
— Нет, ваша честь. Мои показания в силе. Но я не планировал убийства доктора Коди.
Ощущение неправильности происходящего стало критическим.
Нору выдавали глаза. Уже не просто терракотово-красные, как у всех альвов — кроваво-алые. Она словно постарела на несколько лет за прошедшие несколько часов.
Виктор внезапно осознал, что стал знаменитостью. Всю жизнь он старался не высовываться. Не лезть в громкие дела. Не попадаться на глаза журналистам. И вот такие перемены. Впору раздавать автографы. Пока еще есть такая возможность. Судя по тому, как шел процесс, осталось ему недолго.
