— Сирена, — хриплым голосом проговорил он. — Тебе понравилось. И тебе понравилась моя реакция на результат. Все будут смотреть, — предупредил он, — ты уверена, что готова к этому?
— На меня все равно станут смотреть, когда я выйду из подполья. — Она пожала плечами. — По крайней мере, в твоем присутствии все любопытствующие будут сохранять дистанцию.
— О нас могут пойти слухи, но я с этим справлюсь.
— И каким образом?
— Сделаю отвлекающий маневр. Я не позволю им тебя преследовать.
— Они все равно будут это делать, по крайней мере какое-то время, — усмехнулась она. — Не важно, что на мне надето, я не принадлежу к высшему обществу. Они будут говорить о моей матери…
— И что они скажут?
— Что она двадцать лет была любовницей Джона Гейла. Бесстыдная соблазнительница, которой так и не удалось увести его из семьи.
— Почему она так долго его ждала?
— Потому что была слабой. — Она грустно пожала плечами. — Ты бы видел ее, когда он собирался прийти: она танцевала, наряжалась для него. А он приходил, говорил мне пару слов и уединялся с мамой в спальне. Между ними никогда не было настоящих отношений. Она все ждала его, верила, но никогда не двигалась вперед, она всегда принимала его, несмотря ни на что.
— Ты сердишься на нее?
— За то, что она никогда не боролась. Даже заболев, она не стала бороться.
— Значит, ты будешь бороться за то, что хочешь?
— Я уже это делаю: и в работе, и с тобой, и в этом предстоящем выходе в свет.
— Вот и молодец, — сказал он, отводя взгляд. — Надеюсь, они не станут копать так глубоко. В наши дни быть незаконнорожденным ребенком — не такая уж редкость.
Для обычных людей — возможно, но не для особ королевской крови, как Элени и Георгос.
— Тем не менее времена и нравы изменились не настолько, чтобы король связался с простолюдинкой, — улыбнулась она. — Ты все еще должен найти себе подходящую принцессу.
— Некоторые вещи нельзя изменить. — Он пожал плечами.
— И ты не хочешь их менять, — мягко сказала Кэсси. — Ты сохранил все то, что было при твоем отце.
— Потому что важно чтить своих предков, — напрягшись, сказал Георгос, и Кэсси поняла, что задела больную тему.
— Ты, должно быть, очень любил его, — тихо проговорила она после небольшой паузы.
— Жаль только, я не сказал ему это, пока он был жив.
— Сколько тебе было лет, когда он…
— Семнадцать. Мне было семнадцать лет, — сухо сказал он и отвернулся от Кэсси. — Нам пора идти.
Георгос давно не допускал такой серьезной ошибки, позволив себе отвлечься на что-то личное. Неужели он действительно думал, что сможет получить удовольствие, выполняя свои обязанности? О чем он только думал?
