Супруга моя, пани Регина, догадывается об этих настроениях. Конечно, причины их ей неведомы, потому что я всегда был и остаюсь на первый взгляд холодным человеком, редко говорящим о себе. Ей кажется, что тому виной моя профессия. Как и всякая мать, она жаждет, чтобы семья была гармоничной, потому, решив, что чем чаще я буду видеться с сыном, тем больше шансов у нас сблизиться, снарядила Ануса в экспедицию. Решилась она не сразу – ведь поход опасен. Но она доверяет мне – и в конце концов решилась. Семейный уклад – вещь убедительная. Знаменитое упрямство, к которому она всегда прибегала в крайнем случае (чаще всего я ленюсь спорить и разумно отвечать на глупые аргументы) помогло ей все устроить наилучшим образом.
Внезапно я вздрагиваю, как будто нащупал в кармане что-то склизкое, смерзшееся. Ребенок, лежащий в траве, застонал снова. Я зажмурился, чувствуя во внутренности своей прохладную дрожь и тяжесть, словно напился ледяной воды. В тот же миг я услышал стук конских копыт. Это повозка – по деревянному, собираемому весной и разбираемому осенью мосту катится небольшой зеленый возок, запряженный двумя бурыми, словно прошлогодние листья орешника, лошадьми, они несутся вскачь, мерно щелкает кнут. Ну вот, думаю я, напяливая фуражку и поднимаясь с земли. Солдаты ведут с водопоя коней, обуваются, одеваются, кто был хоть немного раздет. Когда повозка достигает места, где расположился отряд, правивший ею мужичок громко кричит «тпру, тпру!», не дожидаясь, пока кони встанут, спрыгивает с нее и, сгорбившись, бежит вниз по склону. Разогнавшиеся кони остановились в пятидесяти шагах от нас. С чего бы этому человеку так волноваться?
Скажи, дедуля, может, постучать в дверь и попросить у них свечку? Мы с тобой смертники и можем просить поблажек. Мне легче рассказывать, когда меня видят. Одними словами я не больно-то разгуляюсь. То, что ими не выразить, ты прочитал бы у меня на лице, в моих глазах и руках. Да и мне лучше бы видеть, все ли ты верно понял, а коли не понял, не объяснить ли тебе подробней.
– Полно тебе, Мейжис. Зачем нарушать их покой. Я тебя и без свечки понимаю. И на свету понимаю, и во тьме.
Ну раз так – да будет так. Добр ты ко мне, отец.
– Ты тоже добрый человек, Мейжис. Все люди хорошие, только нам двоим не повезло. Никто от этого хуже не стал, ни мы с тобой здесь, ни они там, на воле. Какие были, такие и остались.
Батюшка! Батюшка! Я рад, отченька, что мы вместе умрем. Но слушай меня. Я должен поведать тебе о доме. Обычном доме, который в людских сердцах превратился в прекрасный дворец, и о том, что из этого вышло. Слушай же.
