Наедине с собой у человека нет имени. Он просто «я», не больше. Имена даны людям, чтобы выделиться среди других, таких же как они. Вот и он, Проснувшийся Среди Ночи, был безымянен, но едва рассвело, и он умылся леденящей колодезной водою и оделся, как тотчас же был назван по имени.
Одинокие любят ограничивать себя, – сейчас есть, что есть, и довольно. Поиск еды – это действие, связанное с общением, и одинокие не избегают его. Потому, лишь только в дверь постучали, Проснувшемуся Среди Ночи подумалось, что ему нечем угостить гостя. Он поднялся из-за стола, на котором стоял только стакан дымящегося мятного чаю, несколько ломтей хлеба и три-четыре кружка скиландиса[8], и пошел открывать. За порогом стоял краснощекий малец, изо рта у него валили клубы пара.
– Слава Иисусу Христу, Криступас, – произнес мальчуган и рассмеялся.
– Во веки веков, муже, – ответил Приобретший Имя. – Чего пришел?
Мальчик был невысокий, коренастый, руки-крюки. Штаны из дерюжки с затвердевшей на провисших коленках грязью, накинутый на плечи зипун нараспашку, сбитые клумпы[9]. Под зипуном только сорочка с распахнутым воротом. Казалось, что от холода ему лишь веселее.
– Мать Пиме просила, чтобы зашел к ней, шкап починил. Дверца, говорит, отвалилась.
Глаза Криступаса засверкали, уголки губ дрогнули, и мальчик подумал, что он вот-вот улыбнется.
– Воистину, – сказал Криступас. – Так оно и есть.
Малец удивленно таращился на него.
– Что воистину, Криступас? Может, ты того?.. – он покрутил пальцем у виска.
– Скажи ей, что зайду, – молвил Криступас.
– Коли зайдешь, то и говорить не стоит. Мне не в ту сторону.
Мальчуган снова рассмеялся, как бы без видимой причины, просто от своей детской радости, ведь в таком возрасте тебе кажется, что все в мире складывается как нельзя лучше. Криступасу пришелся по душе его смех. Ночь прошла, и его переполняла чуткость.
Подкинув в горящую печь несколько бревнышек, он снова сел пить чай. Позавтракав, надел темно-серый шерстяной жакет, бросив взгляд на хмурый пейзаж за окном, закутался в кафтан, обулся – ботинки по такому случаю были смазаны салом – и вышел из дому.
– У ненастья зубы злее волкодавьих, – бросил, входя в дверь. – Мир дому сему. Пришел, как звали.
Крупная женщина, на вид лет сорока пяти, вытерла руки о фартук.
– Чай, еще не завтракал?
– Позавтракал уже, – отвечал Криступас. – Слышал я, у вас шкап сломался?
