такой договор напоминал процедуру оммажа, но не был сопряжен с феодальным пожалованием. Смысл соглашения состоял в том, что магнат становился патроном человека, дававшего ему обязательство пожизненной или наследственной личной службы. В ряде случаев стороны были равны по знатности и положению и вступали в равноправный союз, иногда же «договор о преданности» скреплялся между однофамильцами или дальними родственниками, чтобы упрочить клановые узы. Однако большинство подобных актов было призвано в интересах магнатов распространить «семейные», клановые отношения на тех, кто не был охвачен ими, на представителей других родов и таким образом подчинить их своей воле. Не случайно в тексте самих договоров при описании обязательств сторон неизменно встречается слово «
kindnes» (родство). В 1491 г. графы Хантли и Ботуэлл выразили взаимное намерение быть «близкими, родными и верными (
tendir,
kynde and lele), как подобает быть отцу, сыновьям и братьям»; в другом договоре Хью Роуз и Александр Фрэйзер клялись Уильяму Кэмпбеллу из Кодора, что будут относиться к своему лорду как его кровные сыновья, а тот обещал защищать их словно кровный отец
[77]. Случаи присяги на верность более чем одному лорду почти неизвестны, хотя, разумеется, были примеры предательства и перехода от одного покровителя к другому.
«Договоры о преданности» показывают, насколько общественное положение всех слоев шотландского дворянства зависело от отношений патроната. Сочетание последних с клановыми и феодальными связями обеспечивало почти нерушимую сплоченность дворянских клик, соперничавших за власть в отдельных областях и в стране в целом. Они достигли особенного могущества в XV–XVII вв. при частых кризисах авторитета короны: с 1437 до 1587 г. каждый Король Скоттов вступал на престол в детском возрасте, и за этот период в течение ста лет государством управляли регенты из высшей знати, а в 1637–1651 гг. Шотландия была охвачена революцией и войнами.
Могущество лорда выражалось не только в громких титулах, в размере и доходности бароний, но и в количестве следовавших за ним сородичей, вассалов и клиентов, на верность которых он мог рассчитывать. Последнее обстоятельство даже считалось современниками определяющим. В конце XVI в. граф Монтроз слыл «графом не слишком сильным, имевшим [в подчинении] лишь несколько дворян его имени», тогда как лорд Огилви представал «мужем не весьма состоятельным, но с большим числом землевладельцев его имени, кои увеличивают его власть в [графстве] Энгус»
