Ли Жуйлинь был консерватором только в политических вопросах, но в остальном смотрел на мир шире У Годуна.
— Ничего тут особенного нет, — успокоил он его, — на свете есть вещи и поважнее! Расскажи лучше, как твой гепатит, вылечил?
— Вылечил! — вздохнул У Годун и возбужденно затряс головой. В его вздохе красноречивей всяких слов отразилось, сколько страданий он вынес.
Ли понял его. В конце концов, они были почти ровесниками и на многое смотрели одинаково.
— Гляди, — сказал он, — будь осторожен, чтобы снова не расхвораться!
Пока они говорили, к заводу подъехал Люй Чжиминь. Легко, точно стрекоза, прикасающаяся к воде, он спустил с педали ногу, сделал вид, что слезает с велосипеда, и, выплюнув изо рта окурок, проехал в ворота.
— Ну-ка, слезай сейчас же! — громко крикнул Ли Жуйлинь, а про себя подумал, что сейчас он откроет счет — оштрафует этого нахала.
Люй Чжиминь остановился как вкопанный и заморгал:
— Что случилось?
— Что случилось? Выкладывай юань!
— Почему?
— Потому что на стенке правила повешены. За нарушение — штраф.
Парень продолжал моргать, но уже недовольно. Ли Жуйлинь и У Годун взволновались. Их не то беспокоило, отдаст он юань или нет… Если отдаст, то так ему и надо, а если нет — значит, будут посрамлены новые правила. И то и другое их одинаково устраивало, поэтому они и воодушевились. Главное для них было — вдеть кольцо в ноздри непокорной молодежи и повести ее, как быка на веревке.
— Порядок нарушать горазд, а как штраф платить, так будто кусок мяса с него срезают! — продолжал Ли Жуйлинь. В его словах звучало злорадство, потому что на собрании, когда ликвидировали заводской политотдел, Ли выскочил на трибуну и закричал: «О чем вы все думаете? Разве это социалистический путь?», а молодежь в ответ на его выкрик захохотала и засвистела, и первым среди буянов был Люй Чжиминь.
— Об этих правилах директор всему заводу объявлял! Ты что, не знаешь? — вставил У Годун.
Люй Чжиминь неохотно полез в карман куртки. Раз об этом говорил сам директор, придется подчиниться. Но У Годуну он сейчас ответит, чтоб не зазнавался, хоть тот и начальник его цеха. И тут Ли Жуйлинь вдруг вспомнил, на каком старом велосипеде и в каком драном пальто уехал недавно отец парня.
— Ладно, — сменил он гнев на милость, — запомни до следующего раза, а сейчас подбери-ка окурок да брось его в урну!
Парень послушался, посмотрел исподлобья на своего благодетеля, сел на велосипед и покатил.
У Годун удивленно повернулся к Ли Жуйлиню:
