— Ну, поехали, — с надеждой в голосе сказал мальчик и нажал на пуск.
На экране что-то замелькало. Какая-то рябь, точки, полосы, но это было не важно, Вадим радостно вскрикнул, а когда появилось первое понятное изображение, он закричал от счастья.
— Ура! Маринка, смотри, работает, работает.
Он забежал к ней в комнату и, схватив за руку, потащил показывать свое чудо. Глаза так и горели, буквально сияли от счастья. Девушка смотрела не на телевизор, а на своего счастливого брата.
— Ты молодец, я знала, что у тебя получится.
— Да, — воскликнул он и чуть перемотал кассету вперед.
— Теперь будем смотреть. На, — и она подала кассету, на которой от руки было написано «Эммануэль».
Вадим взял, прочитал, но тут же отложил ее в сторону и достал другую.
— Вот, — на кассете было написано «Крепкий орешек 1».
Магнитофон выплюнул кассету и тут же проглотил новую порцию. Опять что-то загудело, зачавкало и через секунду на экране замелькали титры.
— Это концовка, — мальчик отключил и начал перемотку.
— Можно я тебя поцелую? — тихо, словно боясь отказа, спросила Марина брата.
— А…
— Она еще долго будет перематывать.
— Ладно, — тут же согласился он и вытянулся по стойке смирно.
Увидев, как он это сделал, девушка улыбнулась, но, не сказав ни слова, подошла к нему и, чуть нагнув голову, коснулась его губ.
Лева с Юлей ушли в магазин, вроде они нашли общий язык. Почти целый час спокойного времени, а потом придет мама, гости, и опять начнется бедлам. Вадим посмотрел на Ларису, ее глазки сверкали. Она подождала, пока не захлопнется входная дверь и, соскочив, быстро подошла к юноше.
— Можно я тебя поцелую? — сказала она и, не дожидаясь ответа, сразу прижалась к нему.
— Нд… — только и успел он сказать.
Поцелуй был долгим и таким сладким. Юноша знал, зачем люди целуются, но на словах так и не мог это пояснить. Он просто прижимал к себе девушку, а она так страстно, словно уже никогда не сможет это сделать, все целовала и целовала его.
— Максик, не обижайся. Ну прости меня, — подойдя к своему младшему брату, сказала Юля. — Я не хотела, так получилось.
Она часто себя ругала за то, что могла сорваться из-за пустяка, вот и сейчас. Юля попросила у него фломастер, что уже как год лежал у него на полке. Он остался с переезда, такой толстый и важный, словно командир. Папа им подписывал коробки, но Юле нравился не он сам, а его колпачок. Она присматривалась к нему, трогала его идеально гладкую поверхность, ни одной зацепинки. Нет острых углов, все плавно, словно это какой-то застывший кальмар.
