Мужчины ушли охотиться очень рано, без завтрака. Тогда женщина, которую звали Нария, осторожно толкнула меня в плечо:
— Эй, ты там не заболела?
Я тотчас села. Проснулась уже давно, просто не хотела мешать тихим разговорам. Но раз уж прямо спросили, то с радостью подала голос:
— Нет. Доброе утро!
Нария посмотрела на мое лицо внимательно, потом кивнула и довольно холодно сказала:
— Поднимайся тогда. Глянь-ка, тут запасные боты Микки — примерь. Твои никуда не годятся. Они и новые никуда не годились.
Я послушно натянула предложенную обувь — подошва твердая, а сверху просто ткань мешком, которую она на охотничий манер попыталась перетянуть веревкой. Пальцы притом очень сильно дрожали — я не могла объяснить причину такого жгучего волнения. И не успела поблагодарить, как расслышала:
— Нормально сидят. Бери миски, идем на ручье почистим.
Я выполнила распоряжение с радостью. В точности пыталась повторить все действия охотницы — потереть песком и хорошо ополоснуть в воде. Потом наблюдала, как варится похлебка: немного крупы в воду, травы, соль и кусочки мяса, которые Нария ловко состругивала с большого куска. И мужчины вернулись ровно в тот момент, когда Нария попробовала и с удовольствием сказала:
— Готово!
Наверное, это какая-то охотничья магия. Когда все поели, я уже без просьбы собрала всю посуду и побежала на ручей. Внутри тепло грело этим ощущением: в мой адрес не было сказано ни одного лишнего слова, но притом обо мне заботились — молча, но оттого еще более ценно. И не гнали, забота этих людей, подчеркнутая почти грубой отстраненностью, не переставала быть самой настоящей заботой. Жаль, что мне надо плыть к Дарию. Если бы был шанс остаться с этими людьми — я бы ни секунды не раздумывала. Тем не менее мне хотелось как можно дольше продлить общение с ними: когда они вернутся в свою деревню, я пойду дальше. Но хотелось еще успеть насмотреться, как Нария разводит костер — а на третий раз и самой с этим справиться; как она готовит — и предложить почистить коренья, чтобы помочь; как здорово стреляет Микка из лука, но отец вечно его журит — и позавидовать обоим. Как бы мне хотелось уметь стрелять так же, как бы мне хотелось, чтобы меня отчитывали с той же едва скрываемой гордостью.
Я провела в обществе охотников два дня, и за это время мне ни разу не захотелось слиться с тенью — возможно, это было следствием того, что до меня никому не было особого дела. Но в последний день я поняла причину этого отчуждения, как и то, что пора уходить. Нария, когда готовила обед, а мужчин не было рядом, непривычно нарушила тишину:
