— Простите. Вы не видели здесь женщину? Невысокую, в зеленой робе уборщицы. Чаевые ей дать хотел, а она как сквозь землю провалилась.
Вздрогнула от внезапно раздавшегося рядом голоса блондина, не отрывая взгляд от собаки. Сейчас она залает, и меня найдут.
— Нет, молодой человек. Не видел. Да и глаза у меня уже не те, чтоб кого-то рассматривать.
— Женщина, красивая, невысокая, худенькая.
— Я уже давно не смотрю на женщин.
— А в машине у вас что?
— Какая разница? Вы из полиции?
— Ты, дед, не умничай. Покажи, что в багажнике.
— Шел бы ты, сынок, подобру-поздорову.
— Багажник, сказал, покажи! Не то я тебе все твои дряхлые кости пересчитаю!
— Ну как хочешь.
Я, тяжело дыша, смотрела на собаку и тихо прошептала:
— Пожалуйста… хороший песик… молчи.
Прижалась животом к дну, глядя на массивные собачьи лапы.
Багажник едва открыли, и я услышала злобный рык, от которого кровь стынет в жилах. А затем грозный лай. Собака подалась вперед, она рычала и ревела, как самое настоящее чудовище.
— Твою мать, бл*дь! Предупреждать надо!
— Ну… ты хотел посмотреть, вот и посмотрел.
— Убери свою бешеную псину, она сейчас в меня вцепится!
— Не вцепится. Тихо, Гроза, тихо. Он уже уходит. Яйца откусишь ему в другой раз.
— Старый козел.
— Иди-иди, куда шел. И чаевые свои засунь себе в зад. Тише, Грозушка, моя. Тише, девочка. Ну придурок. Сама знаешь, таких сейчас пруд пруди».
— Гроза! — я провела пальцами по стеклу и застыла, чувствуя, как сводит болью голову и сильно ломит в висках. Потом я вспомнила и много других эпизодов из своей жизни… Но еще не знала — воспоминания ли это или мой собственный бред. Мне нужно было убедиться в этом лично. Я перестала принимать лекарства. Не сразу, а постепенно. Словно откуда-то знала, что такие препараты просто так не бросают. И еще мне нужно было прочесть свое дело, а для этого надо попасть в кабинет к главврачу. Есть два способа: один радикальный — это затеять истерику или срыв, и тогда он снова будет проводить свои тесты; и второй — это вести себя хорошо, и тогда в виде поощрения могут пустить убирать его кабинет. Первый — быстрый и неудачный, а второй — медленный и, возможно, несбыточный. Я решила, что торопиться мне некуда. Меня никто и нигде не ждет. Они называли меня Алиса. Никто не знал моего настоящего имени, как и я сама.
И мне предстоял поиск неизвестно чего… А потом мне приснился сон. Самый первый, не бредовый, настоящий сон. Я видела в нем маму, и она называла меня «Таточка моя», гладила по скулам и говорила, что все будет хорошо. Что я сильная и я справлюсь. Она точно знает.
