Ибо сосед соседу, как говорится, друг, товарищ и брат.
Только, значит, оттрубит слесарь Hедопузов свою законом предписанную восьмичасовую рабочую норму, только, к примеру, обойдет всех алкающих помощи его в проблемах сантехнического благополучия, только, образно говоря, направит стопы свои по направлению к родным пенатам, как непременно, ни дать ни взять, у самого парадного вырастет вдруг этакое хрупкое, поражающее усталое и голодное воображение создание и произнесет вдруг этаким хрустальным голоском: - Ах, - произнесет и ресницами добросовестными "хлоп!", - ах, Игнат Фомич! Здравствуйте! Какое, скажите, очаровательное совпадение ("хлоп! хлоп!"), что мы здесь с вами встретились! Какая мистическая случайность!.. А у меня ведь и предчувствие было: что-то, думаю, сегодня весь день у нас трубы в ванной гудят ("хлоп!") и, вроде как, знаете, - из крана вода этак плюется ("хлоп! хлоп! хлоп!")...
И вопреки всем, еще минуту назад казавшимся совершенно непоколебимыми, намерениям достичь порога дома своего, наш герой вынужден остановиться буквально за шаг до этого самого порога и направиться в совсем другую сторону оправдывать предчувствие обладательницы хрустального голоска. Ибо не станет же она, как ненормальная, волноваться лишний раз в дневное время и звонить туда-сюда, а значит через это людей разных беспокоить, Игната того же на еще один наряд обрекать, если можно вот так запанибрата, по-соседски встретить его улыбкой ласковой, когда он с работы возвращается, и все дело спокойно и бесплатно во всех смыслах уладить.
Тем более, что сам Игнат супротив такого устройства никаких претензий не выражал, а, напротив, руководствуясь данному обществу обещанию ответственно относиться к возложенным на него обязанностям спасателя в океане сантехнических происшествий, спешил неизменно на помощь общественности в минуту опасности. Когда бы этой самой минуте ни вздумалось бы приключиться, Игнат Hедопузов был тем столпом, на который смело могло опереться спокойствие улицы Садовой, со всеми расположенными на ней строениями от подвалов до чердаков. Только вот почему-то, по причинам совершенно не ясным автору, все таковые минуты одна к одной приходились на те промежутки жизни Игната Фомича Hедопузова, когда служение его стране исчерпывалось установленными на то законными лимитами и начиналась, так сказать, эпоха досуга. Случалось даже приходить Игнату Фомичу домой не ранее 23-х часов, то есть во время, предназначенное в советском государстве не иначе как для сна. Однако и на этот счет Игнат Фомич печалился мало, так как человеку во сне печалиться не свойственно.
