Грубый бетон, каркасы из металлической сетки, заполненные галькой, зернисто-серые стены – были в этом здании некоторая внушительность и своеобразие, как нельзя лучше подходящие городу: этакое уродство, но уродство намеренное. Пожалуй, даже агрессивное. Взять хоть башню – одинокую, но вездесущую спутницу моего детства, единственное башенное сооружение во всем городе – массивное, приземистое, с продольными мостиками, соединяющими две половины, и наклонной лестницей. Листья, шелестящие на ветках деревьев или опадающие на землю и поскрипывающие под ногами; серый туман, небо, затянутое плотной пеленой облаков.
Мы встретились на тускло освещенной автобусной остановке, крыша которой дребезжала на вечернем ветру; Робин нарочито крепко обняла меня. На голове у нее была угольно-черная ведьминская шляпа с широкими полями.
– Выглядишь потрясающе, – сказала я куда-то ей в плечо.
– Знаю. – Она отстранилась. – А ты?.. Ты у нас сегодня кто?
Я отогнула подол пальто, мелькнуло красное.
– Красная шапочка, – заливаясь краской, ответила я. Сразу стало понятно, что идея была глупая, самоубийственная.
– Ясно. – Она рассмеялась. – Ладно, для начала скажу так: ты очаровательна. – Слова, исполненные сарказма, прозвучали как выстрел. – Но понимаешь, это вечеринка для взрослых. И выглядеть ты должна соответственно. – Она усадила меня рядом с собой на железную скамью и, задумчиво шевеля иссиня-черными губами, принялась рыться в сумке.
Какой-то старик, от которого несло потом и перегаром, остановился рядом, глядя, как она тянется к моему лицу и велит не дергаться. Не знаю уж, сколько он стоял около нас, но меня не оставляла вонь и неприятное ощущение, что за мной наблюдают. Но само прикосновение ладоней Робин, уверенность, с какой она мягко наносила на мою кожу основу под макияж, потом пудру, смешок, с каким она велела мне надуть губы, легкое дыхание, которое я ощущала, когда она наклонялась совсем близко, чтобы накрасить мне губы, – все это… Словом, пусть смотрят, подумала я, наплевать.
– Ну вот, – проговорила она под конец. – Что скажешь?
Я открыла глаза, моргнула; поймала свое отражение в исцарапанных окнах притормозившего у остановки автобуса. Неброско подведенные глаза выглядели больше, чем обычно; выражение лица изменилось, стало вроде как не совсем моим; губы сделались полнее и буквально расцвели; густые румяна легли под скулами.
Я выглядела совершенно непохожей на себя, стараниями Робин появилось мое новое «я». Не переставая моргать, я ощутила дрожь узнавания. Мои черты обрели бóльшую завершенность, бóльшую выразительность, я стала походить на вывешенные повсюду фотографии Эмили Фрост, которые со временем выцвели и истрепались на ветру.
