Гиперуспехи мигрантов могут вызывать проблемы даже в той среде, где успех — дело обычное. Восточноазиатские «матери-тигрицы» прославились тем, что добиваются от своих детей выдающихся достижений. Методы, которые при этом используются, носят неоднозначный характер — есть мнение, что в жертву успехам приносятся нормальные детские радости: игры и фантазии. Поэтому иммиграция выходцев из Восточной Азии в общество, практикующее менее эффективные методы воспитания, вполне предсказуемо приведет к тому, что самые лакомые места в учебных заведениях достанутся данному слою иммигрантов. Например, в Сиднее, главном городе Австралии, школа, традиционно считавшаяся лучшей в городе, сейчас примерно на 90 % заполнена детьми из восточноазиатских семей. Азиатские дети составляют около 70 % учащихся в лучших государственных школах Нью-Йорка — таких, как Stuyvesant и Bronx Science. Умные дети из числа коренного населения вытесняются из этих школ. Разумеется, подрастающее поколение австралийцев и американцев, скорее всего, окажется умнее, чем оно стало бы при отсутствии этой конкуренции со стороны энергичных иммигрантов. В некотором важном смысле австралийцы и американцы в целом выиграют от этой демонстрации талантов. Тем не менее мы также вправе отметить, что «сверкающие призы» успеха достанутся меньшему числу детей из коренных семей. Что ждет для себя коренное население в этой ситуации: чистую прибыль или чистый убыток, — в принципе вопрос открытый. Можно отметить такой малоизвестный факт, что многие североамериканские университеты де-факто вводят у себя квоты на прием восточных азиатов. Некоторые британские частные школы судя по всему прибегают к расовой дискриминации противоположного характера: между ними идет такая серьезная конкуренция за рейтинг, зависящий от выпускных оценок, что брать на обучение непропорционально большую долю восточноазиатских учеников становится заманчиво легким путем к успеху. Децентрализованная скрытая дискриминация со стороны университетов и школ, несомненно, неэтична, хотя она представляет собой естественный ответ на пробелы в государственной политике. В свою очередь, эти пробелы являются следствием табу на публичное обсуждение вопроса.
Тот же самый процесс происходит и в Канаде, но в более серьезных масштабах, а масштаб здесь имеет значение. Восточные азиаты сейчас занимают около половины мест в канадских университетах по таким предметам, как право. Таким образом, вполне вероятно, что в следующем поколении около половины канадских судей будет иметь восточноазиатское происхождение. Станет ли такой состав судейского корпуса проблемой для местного населения, зависит от того, насколько хорошо восточные азиаты интегрированы в канадское общество. С одной стороны, вполне возможно, что восточные азиаты просто станут канадцами: и то, что половина судей в Канаде окажется выходцами из Восточной Азии, будет столь же несущественно, как если бы половина из них была левшами. Но с другой стороны, можно предположить, что в условиях активно насаждаемого мультикультурализма восточные азиаты превратятся в замкнутую, сплоченную общину, практикующую эндогамные браки и обладающую своей собственной культурой со своеобразными ценностями и убеждениями. В таком случае у коренного населения будут вполне понятные основания для беспокойства по поводу того, что такая большая доля судебных дел разбирается людьми, сохраняющими иную культуру.
