Но самая красивая комната — гостиная. Там висит канделябр с длинными дрожащими стеклянными сосульками. Стоит пройтись по полу, как сосульки, словно серебряные колокольчики, звенят легким нежным звоном.
А когда солнечные лучи пробиваются сквозь толстые портьеры лимонного цвета, канделябр искрится и сияет, отбрасывая чудесные блики радуги на разрисованные розовыми цветочками красивые стены!
Между двумя большими, забранными в решетки окнами висят три портрета. С двух хозяин всегда сам сметает пыль. Тетка не смеет к ним прикоснуться даже легкой метелочкой из перышек. Она придвигает к картине один из обитых кожей и разукрашенных золотистыми гвоздиками стульев, снимает фартук и стелет его на сиденье, потом приподымает под мышки старого барина и помогает ему взобраться на стул. Затем оба с Михэлукой крепко держат спинку стула, чтобы, не дай бог, стул не перевернулся вместе со старым барином.
На первом портрете изображен барин в молодости, когда он был префектом уезда. Старик всегда смахивает пыль в первую очередь именно со своего портрета.
Каким молодцом был барин Кристу в молодости! С тех пор он страшно изменился, и узнать его можно разве только по черным сросшимся бровям. На портрете голова у него гордо задрана, под носом — тонкие торчащие усы, а руки покоятся на продолговатом, похожем на грушу набалдашнике дорогой трости.
После того как барин молча смахнет метелочкой пыль со своего портрета, тетка должна ему помочь слезть и передвинуть стул ко второму портрету. С этого портрета старик тоже собственноручно сметает пыль. На портрете черноволосая дама с прической, похожей на перевернутый вверх дном котелок. На даме черное платье с таким высоким накрахмаленным воротничком, что кажется, будто голова ее покоится на глубокой тарелке. Широкая юбка так стянута в талии, что Михэлуке становится страшно — ведь при малейшем движении женщина могла сломаться, как тростинка.
Барин Кристу нежно обмахивает метелочкой ее лицо, затем белый накрахмаленный воротничок, а когда добирается до складок на юбке, из глаз его брызжут слезы.
— Мили! — жалобно причитает он. — Дорогая моя жена, что ты наделала? Зачем ты меня покинула, оставила одного на свете?
Когда Михэлука в первый раз услышал это, он чуть не расхохотался. Ему было очень смешно, что такой старый человек оплакивает свое одиночество. Но желание смеяться сразу пропало, когда, словно по команде, громко зарыдала и тетка:
— Наша дорогая барыня Мили!
