— Я не могу бросить тебя! — Аристей взял обе руки Критогната и вложил в них свои. — Если я уйду, солнце станет для меня черным кругом и хлеб превратится в пепел и золу. — Слезы бежали по его лицу; он болезненно сморщился и протянул руки к товарищам: — Братья! Друзья! Поберегите Евфимию!
— Как родную мать! — хором ответили пастухи.
— Как дорогую сестру! — откликнулись разбойники, и слова эти прозвучали, как клятва.
Евфимия, которая, пока Критогнат разговаривал с пастухами, чем-то занималась в хижине, подошла к Аристею:
— Я оставлю тебя? И для меня солнце померкнет!
Она не добавила ничего больше, но такая сила, такая непоколебимая решимость звучала в голосе маленькой гречанки, таким взглядом подтверждены были эти слова, что Аристей понял: противиться не надо.
— Сейчас я быстро перевяжу раненого, и уходите скорей, нельзя терять время. Дочь моя (и это обычное обращение Критогната к Евфимии сейчас прозвучало тоже по-особому), помоги мне! Никий мой, — старик снял руку с плеча мальчика, который все время стоял, крепко прижавшись к нему, — принеси воды! За дело, друзья, скорей за дело! Аристей, Павел! Быстро носилки для Думнака и для раненого!
Никий побрел за водой, двигаясь, как лунатик. Мальчик не мог до конца представить себе, что случилось. Ему все казалось, что вот-вот он очнется, все окажется по-старому; что все, что творится сейчас, это ненастоящее… И тут, стоя на коленях перед носилками, поддерживая плечом и руками тяжелое, беспомощное тело, он вдруг с оглушающей ясностью понял, что это последний час, что никогда, никогда больше не будут они вот так вместе втроем, никогда больше не соберутся у очага, что это конец, непоправимый, безжалостный конец, и, упершись лбом в спину раненого, мальчик зарыдал неистово, горько, безудержно:
— Я не уйду, дядя Крит! Я не хочу жить без тебя, без Евфимии, без Аристея! Не гони меня, не гони, дядя Крит!
Разбойники подошли к пастухам. Те стояли в плащах, каждый с посохом в руке; у каждого через плечо висела сумка, в которую Евфимия тщательно уложила все, что было потребно в дороге. Все стали полукругом около Критогната и, опустившись на колени, поклонились ему в землю, благодаря за прошлое и прося благословить их на будущее. Земно поклонились Аристею, Меруле и Мусу, своим товарищам, которые оставались, чтобы своей жизнью купить им жизнь и свободу. И так же поклонились Евфимии, называя ее самым дорогим для человека именем — именем матери.
