В его интерпретации все выглядело проще некуда. А может быть, он прав. Есть преимущества. Леннарт ненавидел свою двойную жизнь и даже подумать боялся о том, что оступится и будет разоблачен. И это затронет и мать, и семью…
– Пора платить по-настоящему, – сказал Леннарт и повернулся к собеседнику. Профиль резко выделялся на фоне сентябрьского неба, словно каменное изваяние. Не расслышал, что ли? – Вы должны платить по-настоящему, – повторил он. – Самое время.
Том
Карлавеген, центр Стокгольма, январь 2014
Пустой винный бокал на подоконнике. Том машинально пошел его убрать и задержался взглядом на семейной фотографии. Все шестеро – Ребекка, три ее дочери и он с Ксюшей.
Как удар кулаком в солнечное сплетение. Все, что они долгие годы пытались выстроить, рухнуло. Никогда не будет семейных обедов, никогда не поедут вместе к теплому морю, некому будет ворчать на детей, что в их комнатах беспорядок, что они не убирают за собой тарелки.
Ксения на фотографии широко улыбается. Длинные волосы заплетены в косу, старый свитерок – он помнит его еще по Москве. Сколько ей здесь лет? Девять? Десять? Не сильно изменилась. Только щеки были покруглее… и выражение лица – веселое и беззаботное.
А может, это и благо – не знать, что ждет тебя завтра. Если бы он предполагал, что Ребекка его бросит, никогда не стал бы прилагать столько усилий, чтобы наладить совместную жизнь. Это были даже не «усилия». Это была борьба – ежедневная и не всегда победоносная.
Он долил вина в бокал и опять подошел к окну. Мимо пролетела стая ворон. Их тоскливые выкрики тоже не добавляли хорошего настроения.
И этот разговор с директрисой. Выбрала время доченька… Впрочем, нечему удивляться – в семье наступил ледниковый период. Ей тоже нелегко.
Он вспомнил слова директрисы: «Ученики идут группой в ICA и тащат с полок что понравится». А потом пояснила, что на этот раз Ксения была одна.
Почему-то именно этот факт беспокоил Тома особенно сильно. Даже не то, что она что-то там украла, а то, что она была одна. И не только его – директрису, как он заметил, тоже. Она была одна. Как будто ее одиночество придавало всему произошедшему какой-то особый, постыдный смысл.
Он одним глотком допил вино и пошел в спальню.
Ребекка не слышала его шагов – по ее же просьбе полы застелены толстым ковровым покрытием.
Но он-то ее слышал!
Из-за двери ванной – шепот с придыханиями. Сначала он ничего не мог разобрать, но потом понял.
Так разговаривают любовники.
