Асфальт сменился запущенными просёлками. Дважды видели брошенные деревни, как и любое оставленное людьми жилье выглядевшие крайне негостеприимно – чёрные брёвна и слепые зеницы оконных проёмов. Поначалу весенний лес не производил гнетущего впечатления, но чем дальше мы углублялись в тайгу по выстланной сухой прошлогодней травой колее, тем острее становилось ощущение…
Ощущение чего? Я бы назвал это чувством неопределённой опасности, некоей мутной безосновательной тревоги. Сам себя накручиваю, что ли?
– Ничуть не накручиваете, – бесстрастно ответил Немкин на мою осторожную жалобу. – Здесь это обычное явление, пускай необъяснимое и неизученное. Не обращайте внимания. Давайте-ка заедем вот на тот гребень и остановимся: забираться дальше нет смысла.
Притормозили на возвышенности. День был солнечный, видимость прекрасная, на много километров. Доктор вышел из машины, жестом позвал меня. Извлек из кармана планшет, включил экран.
– Вид ровно с этой же точки год назад, – сказал Владимир Леонидович. – Сравнивайте. Листайте дальше… Следующая фотография – два года назад. Потом три. И так далее. Ничего необычного не замечаете?
– Господи Иисусе, – только и выдавил я, пытаясь привязать снимки к расстилавшемуся за гребнем пейзажу. – Это какая-то шутка?
Я четко наблюдал несколько основных ориентиров. Покрытый густым ельником холм, бурый скальный выход, естественные поляны, невысокий кряж чуть левее. Однако, на фотографиях все эти природные объекты находились чуть в разных местах. Ближе или дальше, в разном порядке, на разных высотах. Просека то уходила прямо на восток, то изгибалась к югу. Отдельные кадры были очень похожи, с минимальной разницей в изображении, другие показывали несомненные отличия в ландшафте, пускай и с узнаваемыми деталями.
– Какие уж тут шутки, – отозвался Владимир Леонидович. – Там, внизу, всё меняется. Незаметно, но постоянно. Валун лежит у самого края просеки, а проезжаешь через полгода – он уже метрах в трёх от колеи, под елями. Правда, раньше вместо елей были кедры, которые незнамо куда подевались. Сухая берёза следующей весной вдруг покрывается листьями, а ещё через пару лет от неё остаётся лишь сгнившее бревно, которое в свою очередь опять становится той же самой берёзой спустя три месяца. Не пишите об этом – никто не поверит и на вас посмотрят как на сумасшедшего. Конец карьере.
– Послушайте, – сказать, что я был озадачен, значит не сказать ничего. – Но это же… Такое должно проходить по ведомству важнейших государственных тайн!
