А жених шагнул ко мне и приподнял мое лицо холодными пальцами за подбородок. Заглянул в глаза. Не улыбаясь. Глаза у него были серые, ледяные. И губы узкие. Не то чтобы он был нехорош собой, просто от его присутствия и взгляда словно горсть колючек просыпалась за шиворот. Но я не опускала взгляд.
Он коротко кивнул, не разжимая губ. И ушел.
А в полночь мы уже стояли у алтаря. Обряд тянется долго, а на рассвете мы должны были уехать. Не знаю, куда жених так торопился, ведь нас он уже завоевал.
Сквозь ледяные ветра ехали мы, по туманным ущельям ехали мы. А во мне все звучали короткие слова, сказанные им при обряде:
— Будешь носить это, не снимая.
И мои виски сдавила корона: такая же простая, как у него. Надетая им собственноручно. Не браслет с ключами, не перстень, как в обычае у нас. Обруч вокруг головы. Я возненавидела его сразу, но терпела. Понимала, что начни сопротивляться: будет худо всем. И отцу, и брату, и моему народу, от которого и так осталось немного.
Мы торопились, загоняли коней, меняли на новых, у меня на заду, должно быть, появились мозоли от седла. Но муж и не думал остановиться. Хорошо, что и женой меня сделать не думал, пока. Устами той же тетки, что забрала меня из горного пристанища, сулил впереди райский сад и медовые ночи. А может, она нарочно лгала. Мне было жутко, но вопросов я не задавала. Хотя и знала, что скоро уже приедем.
Дорога пошла под уклон, и я увидела внизу столицу мужнина королевства. Деревья, башенки с острыми шпилями, позеленевшие от мха крыши. Серебряную морось на поверхностях. И ощутила запах близкого моря. Но пока приехали во дворец, наступила ночь. Муж снял меня, сонную, с коня, и понес на руках через полосы мрака и света от кованых фонарей. Вдалеке ржали лошади, переговаривались слуги, топотала охрана. Но я не чувствовала ничего, кроме тяжести короны на голове, плавно проваливаясь в сон. Чтобы очнуться среди ночи, потому что заполошно стучало в груди сердце и руки и лоб были мокрыми, словно их оросило дождем.
Муж спал рядом. Дыша почти беззвучно. Впервые я была возле него в постели, не окруженная слугами, предоставленная самой себе. Я встала и на цыпочках пробежала до прикрытого кисеей наклонного зеркала, чтобы взглянуть на себя в шелковой ночной рубашке, с распущенными волосами. На столике у зеркала пылала, подмигивая, одинокая свечка. Я взяла ее и стала обходить опочивальню, отмечая ее мрачную роскошь: лиловую обивку стен, чуть поблескивающий балдахин, массивные лапы, на которых покоилась постель. Потом отставила свечу и, пользуясь, что никто не видит, стянула с себя корону. Как наваждение. Кругом было темно, тесно и пыльно. Не было ни шпалер, ни балдахина, а муж… скелет в короне вытянулся в гробу, из которого я только что вылезла. Я — из чужого гроба. Я успела подхватить ледяной обруч у самого пола и надела на голову.
