Берегите лес от пожара | страница 20



За неделю до эвтаназии Лаки зашел к Катёнку и в третий раз — вечером. Дома стеречь и ругаться некому, дома один чокнутый Тамагочи — отличная защита от назойливых соседей. Чтобы в чужой огород не лазали и под окнами не подслушивали.

— Ну, что? — спросил Лаки с порога. Катька помотала головой. В русых волосах прибавилось несколько серебряных — почти незаметных. Женщина махнула молчаливой соседке и за руку потянула Лаки из палаты в вылизанный, длинный, ярко освещенный и почти пустой коридор. Завела за поворот, прислонилась к скользкой бежевой стене.

— Давай тут постоим.

— Может, в парке прогуляемся?

Вечер был теплый, нежный. Опаловый закат уплывал за черепичные крыши. Зажигались фигурные фонари. По гладким дорожкам под ними чинно гуляли пациенты и посетители, отдыхали на скамейках с литыми чугунными ножками.

Катишка замотала растрепанной головой:

— Не хочется… Там камеры на каждом дереве, и деревья ненастоящие.

Он показал на белую кожаную банкетку у стены:

— Тогда садись.

— Сидеть больно. Мне колют дигиталис, — объяснила она. — Говорят, от сердца. Можно подумать, не все равно. От чего умереть…

— А ты… ко мне на колени садись.

Глаза Катишки от удивления стали огромными, и Лаки наконец отважился. Наклонился. Слизнул горький вкус с ее губ. Катёнок потянулась к Лаки, тепло выдохнула в ухо:

— Вокзал, третья ячейка, год рождения Саньки Македонского.

Только Катёнок смела звать «Санькой» и великого полководца, и Лаки.

Он кивнул. Женщина глубоко вздохнула. И продолжала, доверчиво сжимая в руках его ладонь:

— Ты… не дергайся так… мне приговор показали. Там кроме стандартного «творчество имярек интереса для общества не представляет» еще меленько было курсивом «чуждая нам эскапистская идеология». Так что апелляцию просто вытерли, а адреса поставили в «черный список».

Сжала ладони, чтобы Лаки действительно не дергался, подняла глаза к потолку:

— Сань, пусть слушают, все равно уже. Ты… меня им не оставляй, когда сожгут, — и пальцы — холодные, как у лягушки? Нет, теплые, горячие — медленно скользнули от его запястья вверх под рукавом. — И пепел не закапывай. Ты в Лесу развей, ладно? Где мы в эльфов играли. Это кому-то кажется, что так нехорошо, что только врагов развеивали. А я наоборот…

Лаки кивнул. Слова не шли на язык, да и мысли в голове стали вязкими, никчемушными совсем.

— Кать, ты им не сдавайся, — шептал Лаки в ее волосы. — Я на самый верх пойду, к самому их главному хрену, мы все пойдем. Я уже пробовал. Я Сеть на уши поставил. Мы сможем!