— Эта кошка ее все же задела, — ответил за меня Боско и успел схватить Харена за руку:
— Закон. Иди лучше за Вентнором.
Харен с неостывшей ненавистью в глазах зыркнул на Алин, шумно выдохнул:
— Ла-адно…
И пошел. Боско взял Алин за руку, как ребенка, повел за собой. Она шла молча, едва переставляя ноги, и глаза у нее были пустые. Как у мертвого зверя.
Мы нагнали Вентнора и Харена. Харен что-то шепотом сердито говорил Вентнору, тот, не слушая, шел вперед.
— Скажи хоть ты ему, — воззвал Харен к Боско. — Тяжело же все время одному. Понесем ее по очереди.
— Нет, — бросил Вентнор, не оборачиваясь.
— Оставь его, — сказал Боско. — Он выдержит.
Так мы и шли до самого Дома Исцеления. На пороге встретила нас Танис. Будто ждала. Кинула брезгливый и недоуменный взгляд на Алин, которую Боско по-прежнему держал за руку, тихо сказала Вентнору:
— Дай помогу.
Вентнор мотнул головой и так же тихо ответил:
— Веди.
Мы остались у порога.
— Ну и что мне с ней теперь делать? — Боско кивнул на Алин. Я пожала плечами:
— А закон какой?
— По закону она принадлежит тому, кто за нее поручился. Хорошее приобретение для Хранительницы, нечего сказать.
Алин стояла с безучастным видом, будто этот разговор ее не касался.
— В левом крыле есть свободные покои, — вспомнила я. — Только надо у Танис спросить.
— Ну пойдем, спросим.
Я думала, он оставит Алин снаружи, но Боско повел ее с нами. Встречные сиделки и раненые, завидев ее, вздрагивали и старались обойти нас. Боско, не обращая внимания, шагал вперед.
В покой, где поместили Странницу, он, однако, войти не решился. Послал меня. Странница полулежала на постели с закрытыми глазами, Вентнор поддерживал ее, а Танис заканчивала перевязку. На мой вопрос она с досадой дернула плечом:
— А хоть на крышу, мне-то что. Убирайся.
Я вернулась к Боско и сказала, что можно занять любой покой. Он повел Алин в западную боковушку, а я пошла на кухню и попросила завтрак на троих — на всякий случай.
…Мне пришлось ночевать с Алин. Спала я плохо. То чудилось, что принесли недобрую весть, то — что Алин хочет убить меня, то — что она сама мертва. Я вскакивала на постели, смотрела на лежащую. Ее спокойное лицо в неверном свете ночника было до ужаса похоже на лицо Странницы. Она лежала на спине, вытянув руки, но иногда начинала метаться, стонать и говорить что-то низким странным голосом — будто жаловалась. Тогда я гладила Алин по голове, по встрепанным жестким волосам, и она затихала. Странное чувство было у меня к ней: гнев, примешанный к щемящей жалости. Я не могла и не умела ненавидеть так, как ратангцы. Проснувшись в очередной раз, я вспомнила о Страннице и хотела пройти к ней, но два угрюмых стража, стоявших у двери покоя, не пустили меня и не сказали ни слова о том, что с ней. Встревоженная и недоумевающая, я вернулась к Алин. Откуда стража? В Доме Исцеления никогда не было таких строгостей. В покои, где лежали тяжелораненые, можно было, правда, заходить только с разрешения лекарки, но все равно — зайти мог любой. Внутри укреплений Ратанги доверяли всем.
