— Это позор для всего рода! — говорила тетка Маня, когда собиралась родня в нашем доме.— Курва — она и есть курва! Ты, Мишка, про бабку-блудницу никому не говори: ни газетам, ни по телевизору! Засмеют!
— А если это была любовь? — подначивал я тетку.
— Блуд, а не любовь! Пан, видать, хороший человек был: и землю дал, и прадеда твоего на ноги поставил, а бабкин блуд в роду остался! — не могла успокоиться тетка. — Столько девок в роду, и через одну — с приблудом! Что значит кровь порченая!
— Голос-то у нее хороший был? — спросил я.
— И голос хороший, и сама видная была! — с гордостью сказала тетка, — Пока не напудрится, на улицу не выйдет.
— Артистка! — сказал я.
— Б..., а не артистка! До самой смерти мужики возле нее крутились, как мухи! Чуяли запашок!
Навсегда сохранились в моей памяти эти разговоры.
Последний раз собралась родня, когда хоронили маму. Это было 10 января 1998 года. Сидели до утра...
— Всё осталось в памяти, а жить в доме некому! — тихо сказала тетка Валя, моя крестная. — Когда мать была жива, так ты еще ездил, а теперь дорожку забудешь!
— Почему?
— Вы только на словах "сохнете по родине", а на деле... — Она не договорила, залилась слезами. — Нас похороните, с кем останетесь? Как жить будете? Я своим говорю: что вы за Минск держитесь, будто там манна небесная?
Я первый ушел из деревни, поехал в Москву учиться. Родня не могла простить: за мной пошли другие, рассыпались по белу свету. Я с годами осознал драму рода, но что я мог сделать? Осознание пришло, когда бабтя стала вырубать сад.
— Зачем вы это делаете? — говорил я маме, когда приезжал на каникулы. — Он что, мешает вам? Зачем рубите? Такой сад!
— Кому он нужен, сынок? — Мама была еще молодая, краснощекая.— Кто в этой хате останется? Мы с бабушкой помрем, ты сюда не вернешься!
Все шло под топор: вишни, груши, яблони.
В 1967-м я заканчивал знаменитое Щукинское училище, приехал весной домой и застал маму сидящей на срубленной яблоне. Она не обрадовалась моему приезду — как сидела, так и продолжала сидеть. Я сел рядом, мы долго молчали. Из ствола дерева сочился сок.
— Когда твой дед помирал,— не сразу сказала мама,— все говорил: "Охота знать, что будет после моей смерти! Как люди жить будут?" Вот и мне охота знать, что после меня будет?
Я молча смотрел на вырубленный сад.
— Может, и хорошо, что Бог не дает человеку знать, что будет после его смерти! — сказала мама сама себе.
Гдe-то рядом кричала птица. Она металась от дерева к дереву, от ветки к ветке и отчаянно кричала. Я на всю жизнь запомнил этот крик и всякий раз, начиная новый фильм, ищу его в фонотеке киностудии и не могу найти. С того времени он преследует меня и не дает покоя. Возможно, я его уже никогда не найду.
