Тут кто-то окликнул ее с противоположной стороны рва, из-за мостка, сваренного из металлических листов-пластин, и она с улыбкой заторопилась:
– Мне дальше не надо. Дальше пойдете вот по этой тропинке и метров через пятьдесят увидите… Там Аллея любви… Ну, где Бальзак встречался с Эвелиной… Потом они возвращались по этому мостику – он был деревянный и не гремел железом, как гремит нынешний. Мы его называем Мостиком поцелуев – они как бы целовались на нем… Или Мостиком вздохов, если она почему-то прийти не могла… Идите, туда надо вдвоем… А я сбегаю домой, за ключами от музея…
Она пошла, и когда ступила на мостик, тот на самом деле загремел, да так, что я невольно улыбнулся: какие при таком грохоте поцелуи!..
Затем сорвал заповедный цветок и с шутовским поклоном подал Даше.
– Не пахнет. Он совсем не пахнет! – поднеся стебелек с соцветиями к лицу, засмеялась она – как заливается переливчатым, дробящимся смехом счастливый ребенок. – Но такой нежный, бархатный! Вот и у меня, вот и у меня аленький…
Тут в груди у меня стало тепло и горестно, и сразу расхотелось шутить. Как ей удается, и как всегда удавалось простые обыденные вещи превращать в то, что не выговорить словами, – в чувство? Аленький цветочек… Вот и у нее – аленький… От меня…
А потом была Аллея любви – обыкновенная тропинка в обыкновенном не то парке, не то диком лесу. Но уже что-то переменилось, и Даша шла, едва слышно ступая и низко опустив голову, и в этой ее походке, и в хрупкой, как бы надломившейся шее мне внезапно открылось, что безмерно люблю – и ее походку, и склоненную голову, и детскую шею с трогательно выступавшими позвонками, и всю ее, Дашу, Дашеньку. Остановившись, я секунду-другую смотрел жене вслед, пока не замедлила шаг и не повернула ко мне любимое вопрошающее лицо. Но я уже не различал черт ее лица – только глаза, только глаза…
– Ну вот, и мы на этом месте поцеловались, – сказала она, запрокинув голову и не отрывая от меня взгляда. – Эта аллея теперь наша. Как думаешь, они не будут протестовать? Тогда… Может, здесь все-таки скажешь?..
И я наконец произнес слова, о которых Даша просила, – немо шевеля губами, но она все равно услышала, просияла и прижалась ко мне, нежно и благодарно.
21. Кузница милицейских кадров
Черных дожидался нас у бокового входа в особняк.
– Ну, как вам наш ампир? – живо поинтересовался он, глядя печально и томно, – и я вдруг подумал, что смуглостью и восточными глазами Владимир Игнатьевич напоминает индуса – факира или заклинателя ядовитых змей. – А вам, Дарья Михайловна, как вам?
