– Кто там разговаривает? – возвысил из президиума голос Горецкий и обвел зал горящим взглядом – словно кипящей смолой плеснул.
Зал накрыла мертвящая тишина. И в эту минуту в боковую дверь вошел заместитель областного прокурора Бутырский, важный, полный достоинства, и неторопливо, враскачку двинулся к своему месту в президиуме.
– Что такое? – свирепо вращая раскаленными глазками, уставился на него Горецкий. – Прошу всех запомнить: последним в зал заходит прокурор области. Никаких хождений впредь! Это касается всех, всех без исключения. Ясно?
Бутырский приостановился, его короткая шея налилась, смуглое лицо стало багровым. Он был на особом счету у Мартынчука, вел себя независимо, вольно и такой пустяк, как опоздание на коллегию, никогда не брал в расчет. И вот наработанный механизм внезапно дал сбой. Поджав губы и ни слова не говоря, Бутырский протиснулся в узком пространстве между стеной и рядами стульев, сел с краю, рядом с трибуной, вполоборота к областному, и принялся демонстративно смотреть в окно.
– Продолжим, – скрипуче произнес Горецкий, свел глаза и мимолетно глянул на кончик носа, затем мгновенным нервным взмахом как бы смел с лица невидимую паутину. – Вас хвалили на итоговой коллегии, и хвалили зря. Я изучил статистику за прошлый год. Так работать нельзя! Это какое-то сонное царство… Мне говорили, что область – стоячее болото, но чтобы такое болото… Но я вас расшевелю! А кто не захочет… кто не захочет…
После коллегии я заглянул к Бутырскому. Секретарши в приемной не было, дверь в кабинет распахнута, и там, в кабинете, будто рассерженный носорог, ворочался Бутырский – топотал от книжного шкафа к письменному столу и обратно. С презрительной и брезгливой миной на одутловатом лице он доставал из шкафа и, не глядя, швырял в картонную коробку, стоявшую на столе, какие-то книги, фотографии, грамоты в паспарту.
– А? – нелюбезно покривился он в мою сторону. – Чего тебе?
– Можно бы и повежливей, – сказал я и огляделся; распахнутые дверцы шкафа, выдвинутые ящики, разбросанные бумаги – все говорило о печальной прозе жизни: Бутырский принял решение уйти.
Мы были одноклассниками, и в школьные годы Андрей Александрович – Андрюшка, как мы его называли, – был худым, нескладным, нос горбинкой, темные глаза живы и выразительны, плечи узки и угловаты. Он со школьной скамьи мечтал стать следователем, как старший брат Роман, и меня подбивал поступать в юридический институт. Но я раздумывал, сомневался, в итоге потерял год, и мы с Андрюшкой оказались на разных курсах. Тогда-то пути наши начали расходиться: Бутырский работал в охотку, старательно и умело, числился на хорошем счету у руководства, тогда как я после распределения оказался в занюханном районе, не поладил с местным прокурором и надолго застрял в помощниках.
