Вот таким кагалом мы и приехали в город, ставший для меня родным.
Гримерная жизнь
Первое впечатление от Минска - сплошные развалины. Даже самая буйная фантазия не сможет нарисовать, каким был город после войны: бесконечные руины, остались стоять только стены выжженных изнутри домов, пронизанные железными водопроводными трубами. Чудовищное, страшное зрелище, но тогда я этогo не понимал и принимал посильное участие в лазаниях с пацанами по трубным каркасам.
Нас поселили на нынешней улице Москвина, в то время там были "татарские огороды" (поле и татарское кладбище), где для приехавшего люда наспех поставили финские домики, в них густо (по три-четыре семьи) расселили вернувшийся театр.
Позже нас потихоньку переместили в гримерки ремонтировавшегося здания ГосЕТа (ранее синагоги, затем - Русского театра).
Это было интересное время. В тесной гримерке два человека - уже много, а когда большая семья... Ваш покорный слуга ложился спать следующим образом: засовывал под стол самодельную деревянную раскладушку ("раскладушка" - какая прелесть слово-то, сколько нежности! Так же, как в слове "авоська") и залазил туда так, чтобы из-под стола только башка торчала - дышала. Но это никакого значения не имело, так жили все. Важно то, что, поскольку из-за тесноты находиться дома было невозможно, мы, пацаны, все время проводили на улице: разберем площадочку - и в футбол гоняем с утра до ночи. Играли взапой, до ста голов. Набивали покрышку тряпками, и она, мягкая, как подушка, не летела дальше двух метров, ну а если появлялся кто-то с настоящим мячом, он становился в наших глазах величиной недосягаемой: назначался и капитаном, и судьей, и кем угодно - он во всем был король.
В воронке от бомбы, попавшей прямо в купол театра и продырявившей сцену, мы с ребятами, пока здание не отремонтировали, самозабвенно играли в чеку.
В коридоре около каждой двери стояли какие-то вещи - чтобы внутри гримерки было больше места. Из комнатушки театрального концертмейстера было выставлено пианино...
Тогда в Минске много бесконвойных немцев ходило. Кроме того, в нижней части здания театра было что-то типа лагеря пленных: они там жили, свободно общались с жильцами, их мастера-столяры приходили, предлагали сделать табуретки, какие-то подставочки - в общем, любую работу готовы были выполнить, а сердобольные наши люди их за это кормили.
И вот однажды возвращаюсь я с очередной футбольной баталии, забегаю в театр и - торможу со всего маха... Господи, божественная музыка! Вижу: жалкого вида немец, в общарпанной форме, играет на этом инструменте. И я, мальчонка, застыл...
