Осколки памяти | страница 10



На I конкурсе имени Чайковского Эдька занял 4-е ме­сто. Я имею в виду тот знаменитый конкурс в 1958 году, когда лауреатом первой премии стал Ван Клиберн, счи­тавший Эдика выдающимся пианистом.

Ван Клиберн дал в Минске один концерт. Ажиотаж был немыслимый! Здание клуба Дзержинского атакова­ли со всех сторон: пробирались через крышу, через туа­летные окна - творилось что-то невероятное! И мама Эдика, Тамара Вартановна, тоже пианистка, взяла меня на концерт как друга семьи (самого Эдьки в тот момент в Минске не было).

Перед выступлением Клиберн вышел из клуба и, пройдя сквозь замершую от неожиданности толпу, подо­шел к Тамаре Вартановне. "Это друг Эдика", - предста­вила она меня. И когда он обнял ее за плечи, я был пора­жен: эти длиннющие пальцы! Невероятно длинные пальцы! И сам он был длиннющий, высоченный, с рыже­ватой вьющейся шевелюрой парень, который извлекал из рояля небесные звуки.


Моя "любимая" физика

Переход из школы в школу в послевоенном Мин­ске осуществлялся очень просто: в каком районе семья получала жилье, в ту школу детей и переводили, по­этому мы в большинстве своем множество школ обла­зили.

В 37-й, на Танковой, я учил:


"Пти зуазо пур ву репетер

Э тьен шерше ву кэльк' грэн..."


Это вроде как по-французски, хотя в Новосибирске я начал изучать немецкий. Что я делал в 42-й школе, не знаю, потому что там был английский язык, а пришел в 4-ю - снова немецкий.

В 42-й, центральной, так называемой элитарной школе я проучился всего год, потому что, когда открылась мужская школа № 4, все окрестные заведения для ее укомплектования сдали туда "самых лучших" - тех, кого не жалко. В класс "А" собрали серьезных ребят, ме­далистов, а в "Б" - наш табор.

Так не хотелось идти на уроки! Собирались мы с ре­бятами, сидели и трепались обо всем на свете. Закурил я поздно, в классе восьмом или девятом. Сразу жутко не понравилось: так невкусно, ужас! Зато теперь дожил до того, что сигареты для меня - предмет первой необходи­мости. Сейчас это все кажется незначительным, а тогда в школьном сортире собирались пацаны, уже профессио­налы, дадут тебе "болванчик" докурить, и ты тянешь че­рез силу, только для того, чтобы со взрослыми ребятами вместе побыть.

Это было нечто вроде мужской гимназии, где пос­левоенную пацанву учили всему, даже танцам. Пред­ставляете, парни после перекура на перемене приходи­ли на урок бального танца, брали друг друга за руки - и тым-дырьям, тым-дырьям... Взбрело кому-то в голову: а вдруг случится, попадут они в девичью школу - вот и проявят себя с лучшей стороны. А пацаны проникали в девичьи школы через окна туалета (девчонки открыва­ли), и я вместе с ними тоже лез, штурмовал, а потом весь вечер стоял тихонечко в спортзале возле стенки, смот­рел, как танцуют - сам-то ничего, кроме тым-дырьям, тым-дырьям, не умел, да и то с партнером, а к девочке и подойти-то боялся.