Врач широкого профиля, к которому меня запихали напоследок, и сам был широкий, круглолицый, надежный. С такими бицепсами, что и борец бы позавидовал. С бейджиком «Вениамин Витальевич» на халате, так что я сразу мысленно прозвала его «Посторонним В».
Он долго мял меня, слушал, просвечивал. Потом надолго уставился в монитор.
— Что же. С нашей стороны противопоказаний не вижу. Отправим вас в игру для начала… на два часа.
— А почему так ма…?
Посторонним В ухмыльнулся.
Медсестричка выдала мне пластиковый пакет с вещами и отправила в душ и переодеваться.
Кто придумал такую униформу, убила бы собственными руками. Целлофановая разлетайка до колен и скользкие бахилы, я не знала, то ли придерживать халатик на груди, то ли стенку — чтобы не поскользнуться. Хорошо, хоть без чепчика обошлось.
Меня привели в зеленоватое, похожее на аквариум помещение с нишей, пластиковой кушеткой, табуретом и стеклянным столиком на колесиках. Сказали лечь, утыкали присосками и пристроили обруч на голову.
— Поехали, красавица!
И свет померк. Я ощутила еще скольжение кушетки по направляющим, а очнулась уже в игре. В то же время и в том же месте. Трактирщик торжественно протягивал мне кочергу.
— А она точно освященная?
— Обижаете, панна рыцарь.
Он надулся, как мышь на крупу.
— Но, ежели желаете, я при вас повторю обряд.
И стал печным угольком чертить на каменном полу трактира кривую пентаграмму. Лохматый конюх следил за действом круглыми глазами и грыз хлебную корку с чесноком.
Хозяин положил кочергу в середину чертежа и зажег вокруг пять сальных огарков.
«Во имя Той, что ушла, но однажды вернется! Во имя Четырех четвертей и середины и силой Кленового венца освящаю это оружие!!»
Он крутанулся вокруг себя и сплюнул через плечо. Свечки полыхнули зеленым и погасли.
Я покивала. А ничего так, пробрало. Может, даже сработает.
Вошла в пентаграмму и взяла кочергу.
Долгое время мы провели в темноте, едва озаряемой светом угольков из печи. За окнами стояла ровная серая муть, ничего не происходило. Потом что-то поскреблось, стукнуло, и раздалось истошное клохтание.
— Панна рыцарь, пора!
И хозяин недрогнувшей рукой выпер меня во двор. И двери захлопнул, зараза.
Я стояла, ожидая, пока глаза приспособятся к темноте, и словно чувствовала, как волосы дыбом становятся на теле. Во дворе кто-то был. Не пыхтел, не урчал утробно, пожирая несчастную курочку. Но самое его присутствие ощущалось склизким, омерзительным. А потом на меня посмотрели два круглых грязно-желтых глаза с черными точками. Чупакабра. Встопорщенная, подсвеченная шерсть и мутная темнота внутри. Тощее, лохматое, на кривых лапах. Бе-е… С шакала модельку рисовали?
