– Полетай, полетай, – донеслось из дверей. – Мне туману много надобно…
Всё та же незримая сила волокла Матфея прочь со двора, вниз по склону – в упор взглянули чёрные провалы окон – туда, в трясину, в холодную топь, в невидимый зло шуршащий тростник, распадаться там, развеиваться, растекаться сырыми струями, чтобы вечно потом цепляться за ноги бесчисленных гостей, направляющихся к Трактирщику, – мол, стой, не ходи, не надо!..
Да только всё равно никто не остановится. Он же и сам первый не остановился…
Заскрипев на всё болото, на всё туманное бесконечье, закрылась дверь – словно челюсть мертвеца хлопнула.
Всё, конец тебе на сей раз, Матфейка, окончательный и бесповоротный. Развеешься по холмам смертной страны, разлетишься мглою – и всё.
И тут его резко потянуло куда-то вбок, сильно, с болью – словно незримая петля глубоко врезалась в мясо. Дёрнула его, поволокла, прямо сквозь серые волны; сила, горячая и жгучая, вцепилась в него, обвила, словно прорастая прямо в то, что составляло сейчас самую его суть.
Она. Царица Ночи. Трактирщик не лгал – его пытаются выручить, пытаются спасти!..
Обжигающая радость. Неважно, что будет там, кем он вернётся – что, упырём? Это ещё бабушка надвое сказала! – главное, вернуться!..
Холм и дом с мёртвыми окнами остался позади. Прощай, хозяин неласковый, не скоро теперь увидимся!..
Незримый аркан тянул всё сильнее, Матфея волокло через болото и туман, туда, где крылись незримые стены тех самых «серых пределов». Сейчас, сейчас, ещё немного, и…
– Каррр! – раздалось негодующее.
Ворон, огромный, размахом крыльев не уступит дракону. Горят алым четыре глаза, вытянуты когти; удар – и Матфея отбросило, петля враз ослабела.
– Ха, приятель, – Трактирщик выпрямился, вновь принимая обычный свой облик. – Совсем меня за дурачка держишь, да? Никуда ты отсюда не денешься – если я не отпущу. А я не отпущу.
Петля немного затянулась, незримая верёвка дёрнулась, но тяга исчезла. Трактирщик стоял, скрестив толстенные руки на груди, и ухмылялся.
– Всю жизнь, Матфей, ты для себя одного прожил, о своих радостях да удобствах мечтал-заботился, для других у тебя и самой завалящей мыслишки не находилось. Ни об отце с матерью, ни о ком другом. А так не бывает, что всё только себе да себе; платить пора пришла, Исидорти! Тяни за аркан, тяни, сюда свою Царицу выдёргивай!
Матфей застыл, оледенев. Руки – вновь руки, а не клубящийся туман. Ладони, пальцы, запястья. Обшлага рукавов.
