«Да, все понял».
Все. А сейчас я отойду. У меня тут кое-какое дело.
Наступил тишина. Шуршание колес по дороге, ветер в окно, ночные птицы, сверчки. Звук машин, движущихся навстречу. Хорошая ночь. Хорошая ночь, чтобы убить пару человек.
«Что еще у нее там за дела? Поджарить бутерброд на адском пламени? Расчленить пару грешников? Наверняка прислуживает Сатане. Повезло ему с помощницей. Так. Все. Надо отвлечься. Сколько мне еще? Осталось пять минут. Хорошо».
Чтобы отвлечься, вспомни о Маше.
«Нет, пожалуйста, только не о ней. Пожалуйста. Это так грустно».
Лучше грустить, чем трястись от страха.
Это был не мамин голос. Она куда-то ушла. Это был его голос. Теперь он разговаривал сам с собой.
Маша. Прекрасная Маша. Длинные светлые волосы и голубые глаза. Она смеялась как ангел. А когда она смеялась, то ее глаза искрились. Искры разжигали в нем теплое чувство. Он хотел ее обнимать и прижимать к себе. Он чувствовал тепло даже стоя в двух метрах от нее. Он боялся подходить ближе, он боялся сделать что-то не так. Он боялся, что она оттолкнет его.
Она сама сделала первый шаг. Подошла к нему, взяла за руку, заглянула в его глаза и поцеловала. В уголок рта. Он почувствовал ее запах и чуть не упал. От его матери всегда воняло старой одеждой, какими-то мазями, ее вонь забивала ноздри, как вата, смоченная мазутом. А запах Маши проникал внутрь, он открывал поры, он позволял дышать и чувствовать, он оживлял. И он окрылял. Миша в первый и последний раз в жизни был счастлив в тот самый момент, когда она прикоснулась к нему губами.
А потом она смущенно захихикала и отвернулась. Он несколько минут стоял не двигаясь и только потом понял, что замер, как статуя. Маша шла впереди по дороге. Он бросился за ней.
Они гуляли весь день. Держались за руки. Он был так счастлив, что решил показать ей одно место. Свое место. Укромное. Там он прятался от мамы, когда она злилась. Сначала он прятался под кроватью или в шкафу, когда был совсем маленьким. Потом его укрытием стала ванная комната. Но мама выкрутила там все шпингалеты и замки. Тогда он стал убегать из дома. Он знал, что побег был худшим вариантом, ведь по возвращении она била его еще сильнее. Но зато это место, его укромное место, успокаивало его. Тут можно было помечтать. Тут можно было подумать. Покидать камни в тину, отловить пару лягушек, сделать из веток шалаш и играть в индейца, одинокого старого индейца.
Это было заросшее тиной и камышами болото. Как большой плевок какого-то великана. Оно находилось в полукилометре от старого заброшенного стадиона, где когда-то проводили концерты, где в девяностых годах тренировались дети из велошколы, когда Миша был маленький. Потом стадион забросили, уж по какой причине, Миша не знал. Но он часто гулял там, потому что здесь редко появлялись люди. Тренажеры и турники стояли облезлые и заржавевшие, дорожки для бега заросли сорняками, асфальт давно скрылся под толщей грязи и земли. Стадион находился рядом с лесом. И если идти по маленькой тропинке вдоль ручья и в нужный момент свернуть и пройти еще немного, то наткнешься на болото. Красивое и тихое. Если не учитывать постоянное кваканье жаб.
